«Я являюсь убежденным сторонником того, что Церковь должна быть отделена от государства, в противном случае она будет, как и до революции, структурой государственной, ведомством государственным, а церковь должна с нравственных, моральных позиций давать оценку тому, что происходит в обществе, в стране, не всегда следует официальному курсу».

(Из выступлений Святейшего патриарха Московского и всея Руси Алексия на сессии Академии социальных наук Р.Ф. 23 февраля 1999 года.)

Обратиться к теме «Религия как инструмент политики» меня побудило несколько причин.

Во-первых, полное отсутствие каких-либо знаний, представлений о религиозном мировоззрении. Воспитываясь в атеистической семье, атеистическом окружении я был далек от религии, хотя отрицательного отношения к православию не было.

Вместе с тем, будучи человеком читающим наткнулся на статью уважаемых ученых Д. Фурмана и К.Каариайнена*, которые используют статистику всероссийских опросов в 1991, 1993, 1996, 1999 и 2002 годах, приходят к выводу, что в современном российском сознании происходит радикальное изменение отношения к религии.

Цитирую: «Отношение постепенно менялось еще при советской власти. Коммунистическая идеология умирала, и параллельно в связи с этим процессом началось обращение к религии, медленное переворачивание «идеологических знаков».В период революции 1989-1991 годов этот процесс вышел наружу и принял форму обвала. Количественные изменения перешли в количественные.

Десять лет спустя общество успокоилось, стабилизировалось и одним из элементов этой стабилизации является «религиозная стабилизация». Религия заняла в общественном сознании относительно прочное место»[1] Захотелось глубже узнать: почему же все это происходит.

И наконец, сама постановка темы: «Религия как инструмент политики – история и современность». Я не нашел фундаментальных исследований, которые бы полно и широко освещали эту тему, но ряд статей, на которые буду опираться в своей работе, высвечивают спорность самой формулировки. Не всегда политика инструмент политики. На разных исторических этапах зачастую именно религия выполняет доминирующую функцию и определяет политические направления в развитии государства. А с точки зрения верующего человека такая формулировка вообще не корректна так как « у Церкви и у государства есть общие задачи, которые они должны вместе осуществлять – это нравственное и духовное здоровье общества, это мир и согласие в обществе»[2]

Религия и власть укрепляют друг друга. Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод: тема интересна и имеет противоречивые аспекты освещения. А раз нет единой точки зрения, то следовательно тема актуальна. Данная работа – одна из попыток объединить различные сведения в одно единое целое.

Христианство и власть в России.

Идея Спасителя – «Помазанника Божья» (на иврите - «Мошиях», в греческом произношении – «Мессия», в переводе на греческий – «Христос») изначально соединяла в себе религию и политику. В еврейской Библии в качестве помазанников выступают цари (прежде всего Давид и его потомки), персидский царь Кир Великий (Ис. 45:1), сирийский царь Азаил (1Царь 19:15), первосвященники и пророки [Танлевский, 1994, с. 19].

Акт помазания миром символизировал божественное избрание личности для исполнения предначертаний Всевышнего, нисхождение на нее Духа Господа, трансцендентной харизмы, а для священнослужителей – акт их посвящения, т.е. в результате этого действия личность становилась неподконтрольна никаким земным инструментам.

Выступая на Большом Московском соборе 1666-1667 годов, митрополит Константинопольского патриархата Паисий Лигарид следующим образом сформулировал православное понимание должности царя Алексея Михайловича: «Наречется новым Константином. Будет царь и вместе архиерей, как и преданный вере Христовой великий Константин восхваляется у нас на великой вечерне – иереем и царем. Да и у римлян, как и у египтян, царь соединял в себе власть священства и царство» [Карташев, 1991, т.2, с.216].

Однако следует заметить, что такое понимание должности верховного правителя складывалось постепенно и явилось закономерным результатом длительного исторического процесса, начавшегося с Крещения Руси князем Владимиром Святославичем в 988 году.

Крещение Руси: языческая и христианская мифология власти

С введением христианства связано становление монархического строя на Руси. Неоспоримый авторитет в вопросах самодержавия – царь Иван Грозный в своем первом послании к князю Курбскому начинает отсчет «…истинного Российского царствия самодержавство (…) от великого князя Владимира, просветившего Русскую землю святым крещением» [Переписка … 1993, с. 12].

Митрополит Иларион Киевский признавал, что «… со страхом перед повелевшим крестились, ведь было благоверие его с властью сопряжено» [Иларион , 1994, с.79].

Это отразилось в топографии города Киева. Он стал княжеским городом. При описании мести княгини Ольги древлянам, «Повесть временных лет» дает топографию более раннего языческого Киева, из которой следует, что княжеский двор находился вне его территории. «Город же Киев был там, где ныне двор Городята и Никифора, а княжеский двор был в городе, где ныне двор Воротислава и Чудина, а место для ловли птиц было вне города, был вне города и другой двор, где стоит сейчас двор доместика, позади церкви святой Богородицы; над горою был тюремный двор – был там каменный терем» [Повесть… 1996, с.163]. Именно «первоначальный град Киев», локализованный дворами Городяты и Никифора, был обнесен оборонительным рвом. Только после введения христианства ров, отделявший град Киев от княжеского двора и других городских дворов, был засыпан, а вал разметан – их остатки ныне раскопаны археологами.

Топография языческого Киева позволяет сделать вывод о том, что князь занимал явно подчиненное положение по отношению к вечу и не имел права жить на территории Киева. Точно такой же принцип экстерриториальности княжеских резиденций видим мы и в топографии северных русских городов-Новгороде и Пскове, где вече не было уничтожено, а существовало на протяжении X –XV веков. Из сказанного можно сделать вывод: на Руси вечевая представительная форма власти имела мировоззренческую легитимацию в языческой религии, которая освещала эту формы правления. В летописях говорится, что «новгородцы бо изначала, и смольняне, и кияне, и полочане, и все власти, яко же на думу, на вече сходятся, и на что же старшие думают, на том и пригороды станут» [Платонов, 1994, с.84]. Следовательно, и в языческом Киеве князь занимал явно подчиненное положение по отношению к вечу.

Один из ключевых моментов древнерусской языческой мифологии – отсутствие веры в божественное происхождение княжеской власти. Отсюда логично вытекает, что подчинение князю не могло иметь религиозной мотивации. Княжеская власть – сугубо земной институт. Сакральной являлась не должность князя, а вечевая власть. В религиозной системе славян природа власти была связана с религиозным натурализмом. Как в живых образах природы славяне видели божеств, так и в образе вечевой власти они усматривали присутствие сакральной божественной силы. Она воспринималась как субстанциально тождественная божественной, т.е. налицо феномен природной сакрализации вечевой власти. Отсутствие иерархии в религиозной системе почитания предков, возможность «непосредственного» общения с божеством, а также представление о том, что все славяне вне зависимости от социального положения имеют божественное происхождение («даждьбожьи внуки») – препятствовали появлению корпоративно организованной жреческой касты как особого класса посредников между миром сакрального и миром профанного. Особо следует указать на тот факт, что славянская религиозная традиция не знала богочеловека – героя, подобного умирающим и воскресающим богам средиземноморских миров. Эти факторы в своей совокупности объясняют, почему в Древней Руси власть князя не могла обожествляться.