Еще более резко говорил о месте и роли религии и церкви А. В. Луначарский. По его мнению, культурное строительство должно сопровождаться борьбой «с дву­мя главными нашими культурными врагами, со всевозможными церквами и религиями, в каких бы то ни бы­ло формах». И далее: «Это — враг социалистического строительства, и он борется с нами на культурной поч­ве. Школа и все культурные учреждения — батареи, которые обращены против религии со всеми ее ужасами, пакостями, со всем позором узкого национализма, особенно сказывающемся в антисемитизме». Луначарский видел «опасность» не столько со стороны русского пра­вославия, сколько со стороны «реформированной рели­гии»— сектантства, а потому требовал, чтобы «все на­ши культурные учреждения, от школы до театра, от академии наук до изб-читален, должны рассматривать­ся нами как работающие на фронте отражения рели­гиозной опасности и вместе с тем как средство излече­ния масс от этой дурной болезни».

Но конечно, в выступлениях А. И. Рыкова и А. В. Луначарского была не только дань «конъюнктуре» идео­логических установок. Они предупреждали от поспешности в «антирелигиозной работе», от увлечения при­нудительными административными мерами, настаивали на необходимости безусловного соблюдения недавно принятого закона о культах.

Первая, обязательная, часть их выступлений нашла горячую поддержку, ибо соответствовала настроениям делегатов, и они со своей стороны призывали: усилить борьбу за закрытие церквей, изымать культовые здания под социально-культурные нужды, бороться с престоль­ными праздниками, «поповским» и «религиозным дурманом», сокращать тиражи религиозной литературы, поддерживать коллективные обращения «активистов» о закрытии церквей, не позволять ремонтировать культовые здания, не поддерживать просьбы верующих об оставлении в их пользовании зданий, снимать колокола. Однако вторая часть — защита прав и инте­ресов верующих и религиозных организаций — вызвала со стороны некоторых участников съезда резкое неприятие.

К примеру, представитель Владимирской области Никитин заявил:

На съезде был совершен еще один шаг от демокра­тии к законодательному закреплению административ­ного диктата в отношении религиозных организаций. Съезд изменил статью 4 Конституции РСФСР. Вместо признания за гражданами «свободы религиозной и ан­тирелигиозной пропаганды» отныне статья 4 гарантиро­вала лишь «свободу религиозных исповеданий и анти­религиозной пропаганды». В стенограммах съезда не содержится какого-либо развернутого объяснения при­чин, побудивших к этому изменению. Лишь указыва­лось, что поправка «вносится в целях ограничения рас­пространения религиозных предрассудков путем пропа­ганды, используемой весьма часто в контрреволюцион­ных целях».

Стоит еще раз подчеркнуть, что данный тезис был намеренно неверен. Слов нет, отдельные факты наруше­ний законов со стороны верующих и духовенства были, но сами документальные материалы тех лет, сохранившиеся в архивных фондах НКВД, не дают оснований говорить о наличии со стороны религиозных организаций какого-либо организованного и целенаправленного политического противодействия советской власти. Не было организации, ставящей задачу ее свержения. На­оборот, практически религиозные организации всех кон­фессий делали неоднократные заявления о политической лояльности. Под «контрреволюционные деяния» были умышленно отнесены требования верующих обеспечить им условия отправления религиозных потребностей.

В июне 1929 г состоялся II съезд Союза воинствующих безбожников, определивший антирелигиозную борьбу как один из важнейших участков классовой борьбы, одну из важнейших сторон социалистического наступления как в городе, так и в деревне. Лозунгом антирелигиозного движения стал призыв: «Борьба с религией — есть борьба за социализм». О содержательной стороне его можно судить, в частности, по выступлению Н. И. Бухарина на этом съезде:

«Борьба с религией стоит в порядке дня, она актуальна. Она актуальна и с точки зрения всего реконструктивного периода в це­лом. Но она является актуальной и с точки той особой, специфической оригинальной полосы, в которой мы живем, когда заострение классовой борьбы обрисовалось по всему фронту и когда наши противники используют формы религиозного лозунга, религиозного пароля, религиозной человеческой организации, начиная с церкви и кончая различными видами сектантских организаций, для борьбы с социалистической серединкой нашего хозяйства, для ожесточенно­го сопротивления повседневному продвижению социалистических форм нашего хозяйства, для использования в реакционных целях наших трудностей, наших прорех, наших болезней.

Особенность переживаемой полосы заключается, между прочим, и в том, что всякий оттенок нашего классового противника хочет закрепиться в ряде организаций религиозного типа. Антирелигиоз­ный фронт кричаще ясно виден, как фронт классовой борьбы».

Летом 1929 г. ситуация резко изменилась. Наиболее нетерпеливые советские работники, активисты «антире­лигиозного движения» осуществляли на местах массо­вое закрытие церквей, игнорируя настроения и пожела­ния верующих, с издевательством над их чувствами и надругательствами над предметами культа. И все это подавалось как «проявление революционной активно­сти», как исполнение желания масс «покончить со всем, что напоминает о религии». А право и желание неве­рующего большинства рассматривалось как достаточ­ное основание для проведения подобного курса. Ведь нельзя же в самом деле, утверждали «активисты», при­нимать во внимание настроение меньшинства, да еще, как правило, представляющего из себя «чуждый эле­мент», «врагов», лиц, не желающих идти в колхоз.

Взрыв «антирелигиозной активности» серьезно отразился на социально-политической ситуации в стране, особенно в деревне: недовольство и протест со стороны верующей части населения, а в ряде районов — воору­женные столкновения, перераставшие в локальные вос­стания. Стремясь выправить ситуацию, ЦК ВКП(б) в июне — июле направляет в партийные органы на места специальный циркуляр «О тактичном подходе в деле закрытия церквей» ;(подписан В. М. Молотовым). И хо­тя в нем ЦК «категорически» предложил всем партийным органам «повести решительную борьбу с извращениями в практике закрытия церквей и других молит­венных домов», содержащиеся в нем правильные при­зывы, указания и предложения существенно на улучше­ние обстановки в «религиозном вопросе» не повлияли. На местах предпочитали быть подвергнутыми критике за поспешное, с нарушением закона проведенное закры­тие молитвенных зданий, чем быть уличенными в от­ступлении от «идеологических установок» партии на «противоборство» с религией. Ведь это автоматически зачисляло «сомневающихся» и «колеблющихся» в раз­ряд лиц, отвергающих «генеральную линию» партии, грозило им зачислением в разряд «внутренних врагов» партии, проявляющих «оппортунизм» и «примиренчест­во» в борьбе с «религиозной идеологией» — «важнейшим препятствием на пути социалистического переустройст­ва и преодоления буржуазного и мелкобуржуазного влияния на трудящиеся массы».