Общее обострение политической ситуации в стране летом 1918 г.— мятежи, заговоры, восстания, белый террор в отношении «вождей революции» — вызвало со стороны Совета Народных Комиссаров ответные меры Согласно Постановлению о «красном терроре» расстре­лу подлежали «все лица, прикосновенные к белогвар­дейским организациям, заговорам и мятежам». Полити­зация же все в большей мере действий и решений По­местного собора, органов церковного управления и духовенства с неизбежностью «зачисляла» и церковь в разряд таковых организаций, что неотвратимо вело к столкновению с властью.

Уже на следующий день после опубликования ин­струкции на совещании епископов с участием наиболее влиятельных лиц из мирян обсуждаются возможные меры по противодействию данному акту Выдвигается идея введения по всей стране интердикта, т. е. закры­тия всех церквей, прекращения совершения всех рели­гиозных обрядов и треб; проведения массовых крестных ходов, общественных богослужений и всероссийского общенародного «моления о спасении родины». В специальном послании Совнаркому Собор потребовал от «безбожной политической власти» отменить инструкцию, наносящую «смертельный удар» церкви и служащую «средством духовного угнетения и застращивания православного народа».

Итак, политический выбор руководством церкви был сделан. Открытое столкновение с властью стало неиз­бежным. Это стало закономерным следствием политиче­ской линии церкви, всегда бывшей на правом фланге по­литических сил в России до февраля 17-го г. и остав­шейся на этой позиции и после Октябрьской революции.

В конце сентября церковный Собор был распущен. Епархиальный дом, где в течение года он заседал,— опе­чатан. Хранившиеся там документы и материалы изъя­ты. Меры судебного преследования распространены на патриарха и близких его помощников. Аресты, обыски, конфискация, тюремные заключения коснулись многих епископов, приходских священников, активных мирян . Но до отрезвления было еще далеко. Зато набирал силу другой и, как оказалось в дальнейшем, определяю­щий процесс: в сознании рядовых верующих все более раздваивалось отношение к патриарху и церкви в це­лом. И если как религиозно-духовные авторитеты они по-прежнему оставались непререкаемы и неподсудны, то их политическая «физиономия» становилась неприемлема и более осуждалась. И спустя несколько лет для Патриарха станет ясным, что без изменения политиче­ского курса церкви он обречен на одиночество но это будет в будущем, а сейчас . пропасть между ним и его сторонниками, с одной стороны, и многомиллионной паствой, с другой, только разверзлась .

К осени 1918 г. многие из членов Собора примкнули к «белому движению». Созданные на «белой» террито­рии церковные структуры выполняли роль политических организаций, воспитывая паству в «нужном» духе. Здесь же декрет об отделении церкви от государства был отменен, возвращаются старые порядки — церковь служит власть имущим, а те, в свою очередь, покрови­тельствуют ей. К примеру, генерал А. Деникин обязы­вал созданное по его инициативе Высшее временное церковное управление на Юго-Востоке бороться с теми, кто «безучастен к строительству Русского государства», и одновременно «воодушевлять» и «объединять» духо­венство для «живой пастырской работы». Откликаясь на призыв, духовенство «проповедовало» и «осведомля­ло» население об идеях и целях Русской армий, рас­крывало перед верующими «греховность» большевизма и необходимость борьбы с ним, поминая за каждым бо­гослужением «благоверных вождей и правителей».

О настроениях в годы гражданской войны служите­лей культа (и не только православной церкви) на тер­ритории Советской России дают представление ежене­дельные сводки ВЧК о политической ситуации в стране. В них был предусмотрен специальный раздел «духовен­ство», в котором отражалось его настроение, отношение к декрету об отделении церкви от государства, к дру­гим актам советской власти.

В годы гражданской войны и интервенции «религи­озный вопрос» для государства отодвинулся на третье­степенное место, и если оно и обращалось к каким-ли­бо его аспектам, то к тем из них, которые имели чисто практическое (военное или политическое) значение. К примеру, так было, когда решался вопрос о замене во­инской службы в связи с религиозными убеждениями граждан или при освобождении от воинской и трудо­вой повинности служителей культа. С завершением этого периода активизируется и ранее прерванный про­цесс введения декрета об отделении церкви от государ­ства в полном его объеме. Политическая стабилизация в обществе, настроения верующей его части, в большин­стве своем высказавшейся за советскую власть, опре­делили эволюцию политических взглядов руководите­лей различных религиозных центров: от открытого и активного неприятия к курсу аполитичности и нейтраль­ности. Так, патриарх Тихон в обращениях к В. И. Ле­нину и М. И. Калинину (август 1920 г.) признает, что декрет и Конституция РСФСР провозглашают и обеспе­чивают полную свободу совести. Не вызывает у него возражений и сам принцип отделения церкви от госу­дарства, на котором отныне должны строиться отноше­ния этих сторон. Не возражает он и против существования отдела, ведавшего «церковными проблемами», хо­тя и оставляет за собой право критиковать деятель­ность последнего.

Об определенных изменениях в «религиозном вопросе» свидетельствовали и итоги проведенного НКВД в 1920—1921 гг. анкетирования губисполкомов. Они по казали, что, с одной стороны, население в целом поддерживает «церковную политику» Совнаркома; в отчете Карельской трудовой коммуны об этом, к примеру так говорилось: «Случаев отрицательного отношения населения к проведению декрета не было, ибо и самый декрет вводится постепенно». А с другой — необходимо последовательное обновление и развитие юридических норм, касающихся прав, обязанностей, характера деятельности религиозных обществ.

Выясняется и еще одно обстоятельство, заключающееся в том, что на местах «церковная политика» сосредоточивалась в руках административных органов. А потому НКВД предлагал «сосредоточить все дело по отделению церкви от государства» в рамках этого наркомата. Однако решение об этом не состоялось и VIII отдел оставался «ведущим» в реализации «церковной политики», хотя нельзя не отметить и того, что он, все более отделяясь от разрешения практических вопро­сов деятельности религиозных обществ и местных органов власти, превращался в своеобразный экспертно-консультативный орган в отношении государственных ведомств и учреждений, имевших то или иное касатель­ство к деятельности религиозных организаций. Так же как нельзя было не замечать, что и НКВД и ВЧКТПУ сохраняли собственное видение содержания и способов проведения «церковной политики» и всяческим образом защищали свою «самостоятельность».

Трудности перехода к новой экономической полити­ке, когда требовалось совместить резкий поворот поли­тического курса с умонастроениями в партии, с массовой психологией рабочих и беднейшего крестьянства, сказались и на выработке нового курса в «церковной политике». Трудно было отказаться сразу от ставших привычными военно-административных мер ее проведе­ния, так же как и трудно было отказаться от видения в религиозно-церковных организациях «политических Противников». В ноябре 1920 г. некоторые «сектант­ские» объединения обращались в Совнарком с прось­бами об изменении декрета об отделении церкви от го­сударства, в частности — предоставлении религиозным обществам прав юридического лица, разрешении веде­ния благотворительной и иной социальной деятельно­сти, приобретении в собственность зданий и другого имущества. Все эти предложения были признаны преж­девременными. Груз военно-коммунистического прошло­го, психологии политической борьбы с церковью, ска­зался и при проведении кампании по вскрытию «свя­тых мощей» и особенно трагически при изъятии церков­ных ценностей в 1922 г.