Конкретно-историческая обстановка определяла не­обходимость введения некоторых временных' ограниче­ний в деятельности религиозных объединений. Это в первую очередь относится к вопросу о церковной собст­венности и предоставлении религиозным обществам прав юридического лица. Однако последующие собы­тия в стране отодвинули надолго процесс демократиза­ции норм и положений декрета, «снятия» его жестко ограничительного характера.

И послание патриарха Тихона, и декрет «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» сразу же оказались в центре внимания Поместного собора. На заседании одного из отделов Собора прозвучал сле­дующий диалог:

«А. В. Васильев — .Нужно призвать народ на защиту церкви . человек одарен не только словом, но и мускульною силой.

И, А. Артоболевский — .Следует предупредить возможное по­дозрение о том, что церковь анафемствует только потому, что кос­нулись ее собственности .

П. И. Астров — .Ввиду того, что перед нами развернулась картина полной гибели и России и церкви, на первом плане должны быть меры духовного меча — анафема Я прошу, молю и требую не отступать от этой меры.

Н. Д. Кузнецов — .В акте отлучения от церкви должно быть выражено, что собор трепещет не за достояние церковное, а за то, что Русь православная превращается в Русь поганую.

С. Н. Булгаков — .Перед нами два положения: объявить на­родных комиссаров врагами церкви и народа, и нужно самые дей­ствия объявить противохристианскимн, сознательные исполнители коих подлежат отлучению. Пункт же о неповиновении декрету тре­бует змеиной мудрости: некоторые пункты декрета (свобода сове­сти, светская регистрация) приемлемы и с ними можно согласить­ся».

В постановлении Собора декрет был расценен как «злостное покушение на весь строй жизни православ­ной церкви и акт открытого против нее гонения». Под страхом отлучения от церкви запрещалось верующим какое-либо участие в проведении этого декрета в жизнь. В воззвании же к «православному народу» верующие призывались объединяться вокруг храмов, «составлять» союзы для защиты «заветных святынь», и если придется, то и «кровь свою пролить и удостоиться венца мученического, чем допустить веру православную врагам на поругание».

Послание патриарха, постановление и воззвание Собора широко распространялись по стране. Выраженные в них идеи пропагандировались к тому же в различ­ных брошюрах, журналах, газетах, листовках и иных изданиях Поместного собора, епархиальных и церковных советов, в проповедях приходского духовенства. Вот одна из листовок, которая и название-то носит однозначное, не допускающее произвольных толкований,— «Анафема патриарха Тихона большевикам». Уже ее первые слова говорят:

«Патриарх Московский и всея России в послании . обнажил меч духовный против извергов рода человеческого — большевиков и предал их анафеме. Глава православной церкви Российской за­клинает всех верных чад ее не вступать с этими извергами в ка­кое-либо общение».

А далее прямые установки: «Родители! Если дети ваши — большевики, требуйте властью, чтобы отреклись они от заблужде­ний своих, чтобы принесли покаяние в великом грехе, а если не послушают вас, отрекайтесь от них.

Жены, если мужья ваши — большевики и упорствуют в слу­жении сатане, уйдите от мужей ваших, спасите себя и детей от заразы, губящей душу.

Церковь Христова призывает вас на защиту православной веры . Покайтесь, горячей молитвой призовите помощь Господа Сил и стряхните с себя «руки чужих» — исконных врагов веры Хри­стовой, объявивших себя самозванно «народной властью».

В январе — апреле 1918 г. по России прокатилась волна сопротивления попыткам ввести декрет в жизнь. Организовывались массовые крестные ходы и богослу­жения на площадях и в общественных местах в поддержку церкви. Кое-где совершались акты насилия в отношении представителей органов власти. В адрес правительства направлялись коллективные петиции с требованием отказаться от отделения церкви от госу­дарства и школы от церкви, с угрозами «народного со­противления» при его реализации. В марте 1918 г. делегация Поместного собора посетила Совнарком и от лица «ста миллионов русского населения» потребовала, по сути в ультимативной форме, отмены декрета и иных распоряжений, касающихся деятельности религи­озных обществ. Российская православная церковь демонстрировала политическое неповиновение и отказывалась исполнять требования государства. Ситуация усугублялась и тем, что церковь заняла откровенно не­гативную позицию не только в отношении «церковной политики» государства, но и в отношении всей его внутренней и внешней политики. К примеру, патриарх осудил стремление правительства выйти из мировой бойни, заключить мирный договор с Германией. И не­случайно ЦК РКП (б), рассматривая 19 мая 1918 г. на своем заседании вопрос об «агитации духовенства», отмечал:

«Выясняется, что в последнее время усилилась агитация ду­ховенства против Советской власти. Решено повести против духо­венства усиленную письменную агитацию. Поручить ее ведение тт. Сосновскому, Ем. Ярославскому и Демьяну Бедному, ассигновав необходимую сумму из кассы ЦК. Одновременно поручить тт. из президиума Московского Совета принять меры по вселению город­ской бедноты в монастырские и иные духовные дома. Сообщить об этом решении ЦК партийным работникам, едущим на места для проведения его в жизнь».

Но не все церковно- и священнослужители придер­живались подобных позиций. Вот характерный пример из письма священника, опубликованного в газете «Зна­мя Христа», свидетельствовавший о поляризации мне­ний:

«Наш долг, наша обязанность не возбуждать темные массы, не творить тех бунтов, которых в России и так немало, а выяс­нить всем и каждому, что отделение церкви от государства и дру­гие декреты в связи с этим нисколько не унижают христианства . Когда всмотришься внимательно во все происходящее, то невольно поднимается вопрос: от кого и от чего наши иерархи призывают спасать Христову веру?».

И все же события зимы — весны 1918 г. были в опре­деленной мере неожиданными для большевиков, рас­считывавших на быстрое и относительно безболезнен­ное введение декрета. Залогом тому были уверенность в полной дискредитации «политического лица» духовен­ства и органов церковного управления, рост антиклерикальных настроений в массах, в том числе и в деревне, во времена правления Временного правительства и широкая поддержка ею требований РСДРП (б) провести решительно отделение церкви от государства и школы от церкви.

Но провести в жизнь декрет, что называется, с ходу оказалось невозможным. К политическому противодействию органов церковного управления и руководителей религиозных организаций присоединялось прикровенное, а где и откровенное недовольство со стороны многомиллионного крестьянства. Если оно в целом поддерживало меры экспроприации церковно-монастырской собственности, провозглашение равенства граждан вне зависимости от их отношения к религии, расторжение «союза» церкви и государства, то в отношении введения гражданской метрикации, лишения прихода собст­венности, устранения из школы Закона Божьего и некоторых других подобных мер его позиция была не столь однозначной. И было бы упрощением утверждать, что на сторону церковного руководства встали лишь представители «свергнутых классов» да отдельные «верующие-фанатики». Крестьянство выступило против, как ему казалось, «обмирщения» своего традиционного уклада жизни, против ломки «незыблемых», в том числе и в силу «освящения» их православными канонами и догматами, устоев «жизни по вере» в российской деревне.