Стало быть, именно на счет современного частного права, функционирующего в единстве и взаимодействии с публичным правом, нужно во многом отнести достоинства постиндустриальной экономики, когда в экономической жизни отсекаются многие “негативы” просто рыночных отношений и в полной мере начинает работать их потенциал - по своей основе потенциал “оцивилизованной” частной собственности и конкурентного состязания, раскрывающих свои достоинства через частное право новой, современной эпохи в человеческой истории.

Судьбу частного права можно назвать счастливой. Но эта судьба одновременно (как часто бывает в жизни) также исполнена истинной драмы.

И драма частного права не в том, что в его развитии время расцвета и взлетов сменялось долгими периодами упадка, примитивных, неразвитых юридических форм (такие перепады характерны для развития всей человеческой цивилизации).

Ведь и “классические” законы частного права — французский кодекс и Германское гражданское уложение раскрыли свою истинно историческую миссию (угаданную Наполеоном) спустя долгие десятилетия после своего принятия - лишь после того, как через свое рутинное содержание воплотились в реальную практику, в образ жизни людей. Да и они “сработали” в полной мере лишь во второй половине нынешнего века, на основе культуры прав человека.

А вот истинная драма частного права - это тот чудовищный срыв, который произошел с частным правом у нас, в России.

Этот срыв особенно драматичен и болезнен потому, что, несмотря на все негативные российские предпосылки в области права (общинно-соборное мироощущение и нравы, имперские порядки, чиновничье засилье, идеология позднего православия), в России именно в конце XIX — начале XX в., прямо-таки к октябрьскому перевороту (революции) 1917 г., определился по многим данным “поворот” к праву. К праву высокого уровня - такому, которого, по всем данным, и требует современное гражданское общество. И свидетельствами этого стали не только общее внимание к юридическим вопросам, суд присяжных, престижная адвокатская деятельность, но в не меньшей мере - подъем цивилистики, подготовка передового по содержанию Гражданского уложения, впечатляющие, обгоняющие время научные разработки русских правоведов-цивилистов (особенно яркая из них - книга профессора Иосифа Алексеевича Покровского “Основные проблемы гражданского права”, выдержки из которой уже не раз приводились в этом издании[13]).

И вот сразу же после октябрьского переворота 1917 г. в России началось полоса целенаправленного, упорного изничтожения частного права. Именно — изничтожения. И именно - частного права, так как юридические установления публичного характера - революционные декреты, правительственные постановления и т. д.- вовсю использовались для проведения в императивном порядке большевистской политики и пропаганды.

Частное же право, сообразно коммунистическим догмам, должно было разделить судьбу частной собственности, всей частноправовой организации народного хозяйства, более того, - и в этом весь ужас такого рода политической линии, дотоле невиданной в мире, - привести к тому, что “частное” в жизни человека будет сведено к узкому кругу потребительских предметов. Поразительно, но подобные представления в какой-то мере разделял и видный дореволюционный теоретик права Б.А. Кистяковский, ученый в общем либеральной ориентации, полагающий, однако, в обстановке социалистического угара того времени, что хотя социализм и не отрицает частного права, однако “частное” будет состоять в гарантировании каждому “своей рубашки, своего сюртука, своей комнаты”[14].

И все же истинная драма частного права произошла в социалистической России не в годы прямого, незавуалированного отрицания “частного” и прямого господства революционного правосознания (уже к 1920 - 1921 гг. национализированная российская экономика потерпела полнейший крах), а несколько позже, когда был в порядке временного отступления от коммунизма объявлен нэп и - как это ни парадоксально - принят первый в российской истории юридический документ, названный Гражданским кодексом РСФСР.

Казалось бы, вот замечательное свершение! Наконец-то и в России, как во Франции, в Германии, в других демократических странах, принят Гражданский кодекс! Тем более, что он в основном составлен по весьма отработанным материалам проекта российского Гражданского уложения, подготовленного в дореволюционное время.

Но суть дела (и суть указанной истинной драмы) заключается как раз в том, что в российском социалистическом обществе стало действовать гражданское законодательство, которое, однако, вопреки всякой социальной и юридической логике не было частным правом в строгом и полном значении этого понятия.

Как это произошло? А вот как. При выработке в начале 1922 г. проекта Гражданского кодекса РСФСР вождь Коммунистической партии Ленин в секретном (секретном!) письме к тогдашнему наркомюсту Курскому писал, что нужно выработать “новое гражданское право, новое отношение к “частным” договорам и т. п.”. И дальше следовали слова, которые стали идеологической установкой для полного отрицания в советской идеологии частного права вообще: “Мы ничего “частного” не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное”. “Отсюда, - продолжал Ленин, - расширить применение государственного вмешательства в “частноправовые” отношения, расширить право отменять “частные” договоры, применять не corpus juris romani-к “гражданским правоотношениям”, а наше революционное правосознание”.

Обратим внимание - как старательно Владимир Ильич ставит в кавычки слова “частное”, “частные” договоры и даже “гражданские правоотношения”. И такая еще многозначительная деталь. Ленин все эти ультрареволюционные установки прикрывает завесой секретности (вот когда началась вся политика откровенной лжи в советском праве!); он прямо пишет о том, что текст данного письма допустимо только “показывать под расписку”, выступать кому-либо по данному вопросу надо под своей подписью, но, упаси Боже, не “упоминая имени” автора письма.

Чем все это можно объяснить? А тем, что Ленин как юрист понимал: Гражданский кодекс, созданный с установкой “мы ничего частного не признаем”, - это гражданское законодательство, лишенное своей души. То есть в условиях нэпа вводится гражданское законодательство, которое не есть частное право. И надо было, чтобы всем, кто принял за чистую монету официальные лозунги о “строе цивилизованных кооператоров”, о “свободе торговли”, о нэпе как политике “всерьез и надолго”, было неведомо, что все это - лишь временный маневр и что на деле будет торжествовать “государственное вмешательство”, “наше революционное правосознание”, “кара НКЮста” вплоть до “расстрела” (есть и такая установка в письме к Курскому).

Таким образом, получается, что принятый в 1922 г. Гражданский кодекс РСФСР, выполняя узкую оформительскую функцию -функцию по юридическому упорядочению имущественных отношений в условиях нэпа, не мог и по партийным установкам не должен был реализовать свое исконное историческое предназначение — быть инструментом формирования свободного гражданского общества. Напротив, он призван был каким-то образом легализовать и придать юридически оправданный вид “нашему революционному правосознанию”, широкому “государственному вмешательству” в гражданские правоотношения.