Стихотворение «Старый конквистадор» органично сливается с другими произведениями сборка. От прославления романтических идеалов поэт не случайно пришел к теме исканий, собственных, и общечеловеческих. «Чувством пути» (определение Блока) проникнут сборник «Жемчуга». Вот и старый конквистадор, путешествуя, заблудился. Первое четверостишие проникнуто тяжелым, мрачным настроением:

Углубясь в неведомые горы,

Заблудился старый конквистадор,

В дымном небе плавали кондоры,

Нависали снежные громады.

Эпитеты в этом отрывке («неведомые горы», «дымное небо», «снежные громады») создают чувство тревоги. В четверостишии ощутим трагический мотив неведомых врагов, мотив власти окружающего: поэт не случайно использует образ кондора, хищной, огромной, страшной птицы. Глагол «нависали» и деепричастие «углубясь» как бы нагнетают тяжелое чувство опасности, гибели. Целый лексический ряд существительных первой строфы содержит сему «огромный», «большой», «гигантский»: горы, кондоры, громады; они словно давят на лирического героя, окружают его со всех сторон. Аллитерация на [р], [к], [д], ассонанс на [о] также работает на создание общего чувства опасности. Гумилев писал: «Под жестом в стихотворении я подразумеваю такую расстановку слов, подбор гласных и согласных звуков, ускорение и замедление ритма, что читающий стихотворение невольно становится в позу героя <…> испытывает тоже, что сам поэт…» Таким мастерством владел Гумилев. Хорей, осложненный пиррихием, доносит до читателя охватившую конквистадора тревогу.

Во второй строфе повествуется о дальнейшей судьбе героя:

Восемь дней скитался он без пищи,

Конь издох, но под большим уступом

Он нашел уютное жилище,

Чтоб не разлучаться с милым трупом.

Настроение тревоги сменяется в этом четверостишии чувством безысходности: на это работают глаголы «скитался», «издох». И даже светлый эпитет, слова с положительной коннотацией «уютное жилище», вносящее в общие контекст сему «тепла», даже сему «надежды» (ведь во второй строке возникает противительный союз но: «Скитался…Конь издох, но… он нашел уютное жилище»), меркнет, когда в последней строке возникает оксюморон, страшное словосочетание «милый труп».

Конквистадору больше ничего не остается, как предаться воспоминаниям о прежней кипучей жизни:

Там он жил в тени сухих смоковниц,

Песни пел о солнечной Кастилье,

Вспоминал сраженья и любовниц,

Видел то пищали, то мантильи.

Лексические ряды сраженья («война») – пищали («оружие»), любовниц – мантильи («женская накидка») дают представление о прошлом лирического героя, о прошлом героическом, увлекательном. Лексическая близость слов сраженье – пищали и любовниц – мантильи подчеркивается параллелизмом синтаксического строения последних двух строк отрывка:

Вспоминал сраженья и любовниц,

Видел то пищали, то мантильи.

Настроение этой строфы приподнятое, а эпитет «солнечная Кастилья» озаряет все стихотворение светом, блеском, но словосочетание «тень сухих смоковниц» не дают забыть о трагическом положении героя, о месте его пленения, контрастирует с содержанием отрывка.

Получается (после анализа трех первых строф), что конквистадор действительно пал духом, потерял былое мужество, отвагу, способность к борьбе, зачах, как старая смоковница, стал «стар» сердцем? Нет, это не так. Стоит только прочесть последнее четверостишие, заключающее в себе лирическое обобщение:

Как всегда, был дерзок и спокоен,

И не знал ни ужаса, ни злости,

Смерть пришла, и предложил ей воин

Поиграть в изломанные кости,

чтобы убедиться: по-прежнему лирический герой поэта неиссякаемо мужественен. Слова с, казалось бы, отрицательной коннотацией («ужас», «злость», «смерть») «перечеркиваются» отрицательной частицей не («не знал»), усилительными частицами ни-ни, прилагательными «дерзок», «спокоен», глаголом «поиграть»: даже перед лицом смерти конквистадор не утратил прежнего азарта, отваги, остался покорителем, завоевателем, «воином». Стихотворение имеет неожиданный финал. В последних двух строчках («… Смерть пришла, и предложил ей воин Поиграть в изломанные кости») между двумя предикативными частями хочется в место союза и поставить противительный союз но, подчеркнувший бы непримиримость конквистадора, его готовность сражаться с судьбой до конца.

Итак, стихотворение «Старый конквистадор» по идейному содержанию традиционно для романтической лирики конквистадора: мотивы пути, неведомых стран, героического, мотивы исканий, смерти здесь налицо. Традиционно стихотворение и в художественном оформлении: оно наполнено экзотизмами, столь свойственными поэзии Гумилева (конквистадор, кондор, смоковница, Кастилья, мантильи), что создает конкретный колорит произведения, поэт наполняет свое стихотворение знакомыми по прежним сборникам ассоциативными образами (полет, солнце); можно смело сказать, что это произведение, как и большинство творений Гумилева, безупречно по форме: его слог как всегда отточен (например, для всех четырех строф характерна женская, чаще точная рифма: уступом – трупом, злости – кости, смоковниц – любовниц).

Глава III. Экзотическая тема в поэзии Н. С. Гумилева.

Любовь к Африке, страсть к путешествиям, жажда приключений определили темы и мотивы творчества Гумилева, среди которых одним из ведущих является мотив экзотики. Экзотическая тема присутствует во всех книгах поэта. Попытаемся проследить, как экзотическая тема, мотив Музы Дальних Странствий эволюционировали в поэзии Гумилева от сборника к сборнику, какую роль играют экзотические мотивы в стихах поэта – романтика.

Первый сборник стихов «Путь конквистадоров»[22], выпущенный Гумилевым – гимназистом в 1905 году, молодой поэт в последствии считал незрелым. Но выход этой первой книги был принципиально важен для самоутверждения Гумилева, начинающего поэтическую деятельность. Ему необходим был образ, и Гумилев, никогда не отличавшийся ни здоровьем, ни красотой, но имевший волю и любивший экзотику, этот образ создал: образ конквистадора – завоевателя жизни, покорителя судьбы:

Я конквистадор в панцире железном,

Я весело преследую звезду,

Я прохожу по пропастям и безднам

И отдыхаю в радостном саду. (33)

Уже в этой первой книге стихов появились многие характерные для Гумилева мотивы, заключенные «в оправу звонких слов»: вера в чудо, влюбленность «в чары красоты». В стихах его действовали персонажи экзотические, неординарные: гордые короли и насмешливые тролли, заколдованные девы и бесстрашные рыцари.

Произведения поэта отмечены романтическим мировосприятием, стремлением противопоставить будничному миру обыкновенных людей свой мир «пропастей и бурь», битв и горячих губ, свою поэтическую маску «конквистадора в панцире железном».

И если нет полдневных слов звездам,

Тогда я сам мечту свою создам

И песней битв любовно зачарую. (33)

Во втором сборнике поэта «Романтические цветы» (1908) Брюсов отметил упорную работу Гумилева над стихом. Говоря о включенных автором в книгу произведениях, отмечал, что «фантастика еще свободней, образы еще призрачней здесь, психология еще причудливее. Но это не значит, что юношеские стихи полнее выражают его душу. Напротив, надо отметить, что в своих новых поэмах он в значительной мере освободился от крайностей своих первых созданий и научился замыкать свои мечты в более определенные очертания. Его видения с годами приобрели больше пластичности, выпуклости. Вместе с тем явно окреп и его стих. … Гумилев медленно, но уверенно идет к полному мастерству в области формы. Почти все его стихотворения написаны прекрасно, обдуманным и утонченно звучащим стихом. Н. Гумилев не создал никакой новой манеры письма. Но, заимствовав приемы стихотворной техники у своих предшественников, он сумел их усовершенствовать, развить, углубить, что может быть, надо признать даже большей заслугой, чем искание новых форм, слишком часто ведущие к плачевным неудачам.»