…Солнце на гладе воздушных зеркал

Пишет кистью личистой миражи… (140)

Но житейской действительности никакими миражами не заменить, когда «дома» молодая жена тоскует в одиночестве, да еще такая «особенная», как Ахматова. Нелегко поэту примирять поэтическое «своеволие», жажду новых и новых впечатлений с семейной оседлостью и с любовью, которая тоже, по-видимому, была нужна ему, как воздух. С этой задачей Гумилев не справился, он переоценил свои силы и недооценил женщины, умевшей прощать, но не менее гордой и своевольной, чем он.

Отстаивая свою «свободу», он на целый день уезжал из Царского, где-то пропадал до поздней ночи и даже не утаивал своих «побед»…

Анна Андреевна неизменно любила мужа, а он? Любил и он… насколько мог. Но занятый собою, своими стихами и успехами, заперев в клетку ее, пленную птицу, он свысока утверждал свое мужское превосходство, следуя Ницше, сказавшему: «Мужчина – воин, а женщина для отдохновения воина…» Подчас муж – воин проявлял и жестокость, в которой потом каялся.

Уже задолго до войны Гумилев почувствовал, что теряет жену, почувствовал с раскаянной тоской и пил «с улыбкой» отравленную чашу, приняв ее как «заслуженную кару, ощущая ее смертельный хмель», обещал покорность и соглашался на счастье жены с другим:

Знай, я больше не буду жестоким,

Будь счастлива, с кем хочешь, хоть с ним.

Я уеду далеким, далеким,

Я не буду печальным и злым. (193)

Теперь, стоя у догорающего камина и говоря ей о своих подвигах, он отдается одной печали:

Древний я открыл храм из под песка,

Именем моим названа река,

И в стране озер, семь больших племен

Слушались меня, чтили мой закон.

Но теперь я слаб, как во власти сна,

И больна душа, тягостно больна.

Я узнал, узнал, что такое страх,

Заключенный здесь в четырех стенах;

Даже блеск ружья, даже плеск волны

Эту цепь порвать ныне не вольны.

И тая в глазах злое торжество,

Женщина в углу слушала его. (196)

Во многих его стихах звучат обида и зов к ней, развенчанной любви, и стремления преодолеть ее всепримиряющей правдой иного мира. С этой мыслью написаны последние стихотворения «Костра» (может быть, лучшие из всех – «Юг», «О тебе», «Эзбекие»).

Так, стихотворение «О тебе» Н. Гумилева относится к 1918 году и входит в сборник «Костер» (1918). Сборник «Костер» при жизни автора не переиздавался, да и вообще прошел незамеченным, между тем как произведения, входящие в эту книгу (такие, как «Я и вы», «Рабочий», «Змей», «Про память», «Юг», «О тебе», «Эзбекие»), один из ярчайших в творчестве поэта.

Мы не раз повторяли, что тема любви к женщине, да и ко всему земному, к жизни вообще, – это главный мотив в поэзии Н. С. Гумилева. Именно любовь к женщине, восхищение возлюбленной пронизывает все стихотворение «О тебе», одно из лучших произведений поэта. В центре творения Гумилева – образ любимой женщины, и не какой-то конкретной дамы, а возлюбленной вообще. Недаром в заглавие стихотворения вынесено не имя девушки и не образное выражение, характеризующее возлюбленную, а краткая, но при этом очень емкая, яркая, зовущая, запоминающееся сочетание местоимение с предлогом «О тебе». Это название также определяет и доминирующий в произведении образ. Лирический герой, пишущий этот гимн любимой, как бы отходит на задний план, отдавая главную позицию «ей», милой и единственной. Об этом же факте свидетельствует и Рефрен, создающий кольцевую композицию стихотворения:

О тебе, о тебе, о тебе,

Ничего, ничего обо мне! (327)

Эти строки представляют собой риторическое восклицание, обогащенное повторами. Читатель с первых строк проникается настроением произведений Гумилева, настроением приподнятым, радостным, даже где-то торжественным. Сема «приподнятости», «полета» присутствует как основная, главная в первой строфе:

О тебе, о тебе, о тебе,

Ничего, ничего обо мне!

В человеческой темной судьбе

Ты – крылатый призыв к вышине. (327)

Мысль о значимости возлюбленной, о ее светлой, высокой миссии на земле подчеркнута, во первых, контрастом третьей и четвертой строки (сравним эпитеты: «темная судьба» и «крылатый призыв к вышине»), а во-вторых, тире, стоящим после местоимения ты. Тире подчеркивает и другой прием, использованный автором в этой строфе, – метафорическое сравнение («Ты – крылатый призыв к вышине»). Вся эта строфа словно глядит ввысь, рвется в небо: восклицательный знак во второй строке этому тоже очень содействует.

Читаем следующее четверостишие:

Благородное сердце твое –

Словно герб отошедших времен.

Освещается им бытие

Всех земных, всех бескрылых племен. (327)

Вся строфа представляет собой развернутую метафору и содержит микротему «сердце твое». В данном отрывке образ возлюбленной обретает более конкретные очертания: на это обращает наше внимание эпитет «благородное сердце». Не раз в нашей работе мы подчеркивали такую черту Гумилева (и поэта, и человека), как склонность к уходу от действительности, склонность к идеализации прошлого, дальних веков. Этот мотив творчества поэта имеет место в стихотворении «О тебе», в частности во второй строфе рассматриваемого нами отрывка: благородство, душевная красота, мужество ассоциируется у Гумилева с древними веками, поэтому не случайно образное, яркое сравнение «благородного сердца» лирической героини с «гербом отошедших времен», эту мысль подчеркивает и благородный повтор в гласных – ассонанс на [о] в первых двух строках. Вторая строфа одновременно созвучна и контрастирует с первым четверостишием. Если первая строфа вся насквозь проникнута мотивом «высоты», «окрыленности», то второй отрывок как бы опускает читателя на землю: сема «реальности», «бытия» присутствует в слова «бытие», «земных», «племен». В то же время во второй строфе опять подчеркивается мысль о том, что образ лирической героини облагораживает все земное, человеческое: бытие «бескрылых племен» (а этот эпитет имеет один корень с лексемой первой строфы «крылатой») «освящает» (важно, что не освещает) душа, сердце любимой лирического героя.

В третьем четверостишии автор подчеркивает еще одну черту своей возлюбленной: микротемой отрывка

Если звезды ясны и горды,

Отвернутся от нашей земли,

У нее есть две лучших звезды:

Это смелые очи твои (327)

являются глаза лирической героини, и не просто глаза, а «смелые очи», которые сравнимы только со звездами небесными, «ясными» и «гордыми». И снова мотив спасения человечества, земли здесь очевиден.

Важно заметить, что для стихотворения «О тебе» характерен такой прием, как градация, реального красотой, женской красотой, красотой возлюбленной, освященной небесами, и тема эта достигает своего апогея в двух последних строфах, заключающих в себе лирическое обобщение:

И когда золотой серафим

Протрубит, что исполнился срок,

Мы поднимем тогда перед ним,

Как защиту твой белый платок.

Звук замрет в задрожавшей трубе,

Серафим пропадет в вышине…

… О тебе, о тебе, о тебе,

Ничего, ничего обо мне! (327)

И хоть в этих отрывках очевиден страшных мотив конца света, нет в них угнетающего, тяжелого чувства тревоги, несчастья. Все стихотворение (и конечно, обе эти строфы) проникнуты таким светлым, возвышенным, торжественным настроением, настроением неиссякаемого оптимизма, надежды, которая, без сомнения, неотделима от прекрасного чувства любви, что читатель ни на минуту не сомневается в том, что красота и любовь победят все несчастья, невзгоды человечества. В последних строфах настроение оптимизма поддерживают эпитеты «золотой серафим», «белый платок», сравнение «поднимем… как защиту» и, конечно, риторическое восклицание, начинающее это чудесное стихотворение и теперь заканчивает его.