Среди последних произведений Стругацких наиболее значительным представляется объемный и многоплановый роман "Град обреченный" (1988 -89; 1989), фрагменты которого были написаны еще в начале 1970-х годов. Действие романа происходит в Городе, расположенном вне пространства и времени, куда, с целью грандиозного социального эксперимента, некие (видимо, инопланетные) Наставники выдергивают из различных времен группу землян; ничего не объясняя "подопытным", экспериментаторы воочию наблюдают за столкновением культур и мировоззрений. Эксперимент идет неудачно, ввергая испытуемых в хаос гражданских войн, экономических и экологических катастроф, фашистских путчей и т.п. потрясений, прозорливо увиденных авторами в ту пору, когда подобное представлялось читателям мрачной "фантастикой". Особенно интересен центральный образ комсомольца-сталиниста 1950-х годов, сделавшего в Городе завидную карьеру (вплоть до подручного фашиствующего диктатора); при этом герой не выведен законченным злодеем и циником, скорее — это удачный собирательный образ современников и соотечественников Стругацких, также переживших на своем веку не одну "сшибку" цивилизаций. Вместе с тем, в романе, как и в других поздних произведениях — повести "Отягощенные Злом, или Сорок лет спустя" (1988; 1989), пьесе "Жиды города Питера, или Невеселые беседы при свечах" (1990) и сценарии "Пять ложек эликсира" (1985), по которому был поставлен фильм "Искушение Б. ", — явственно отразились приметы определенного творческого кризиса бесспорных лидеров отечественной НФ, своеобразную трагическую точку в котором поставила безвременная смерть одного из соавторов — Аркадия Стругацкого.

Братья Стругацкие известны также произведениями детской НФ — "Повестью о дружбе и недружбе" (1980), а также повестью, написанной одним Аркадием Стругацким (под псевдонимом С. Ярославцев) — "Экспедиция в Преисподнюю" (1974 — в антологии; отдельное издание 1988). Перу С. Ярославцева принадлежит также "взрослый" рассказ "Подробности жизни Никиты Воронцова" (1984).

Витицкий С. — Псевдоним Бориса Стругацкого, под которым опубликован роман "Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики" (журнальный вариант 1994-1995, книгой 1995 издательство «Текст»). По договоренности, существовавшей между братьями Стругацкими, произведения, написанные каждым из них по отдельности, могли публиковаться только под псевдонимами — Аркадий Стругацкий, например, использовал псевдоним С.Ярославцев. Роман С.В. "Поиск предназначения" был удостоен в 1996 году премий "Интерпресскон" и "Странник".[5]

Не спрашивайте завтра об увиденном — вам не поверят или сделают вид, что не поверили, и вообще — что за видения в наш просвещенный век!

Г. Л. Олди. "Сумерки мира"

Обозревая творчество Г. Л. Олди, разговор следует начать с их главного цикла — "Бездна Голодных Глаз".

Цикл "Бездна Голодных Глаз", состоящий из восьми романов и повестей, — одно из интереснейших фантастических полотен, созданных отечественной фантастикой за последние пять лет. Это безумный, психоделический калейдоскоп миров, невообразимых образов, неомифологии, стилистических, языковых экспериментов и идейно-тематических конструкций.

Миры, создаваемые Г. Л. Олди, изначально невероятны, неправдоподобны, сверхэкзотичны, но эта фантасмагоричность непостижимым образом выталкивает на поверхность текста объемные, почти голографические образы героев, живущих, сражающихся в смоделированных для них мирах. Персонажи Олди приковывают к себе внимание, их образы, их слова незаметно, но настойчиво проникают к вам в сознание и заставляют вас задумываться о странных, порой невозможных в узком пространстве вашего материального мирка вещах, но которые вдруг становятся такими важными, и вы удивляетесь, почему не задумывались об этом раньше.

В качестве оптимального художественного метода Г. Л. Олди избрали синтез жанров и направлений. Их романы — удивительное, порой шокирующее скрещивание литературных традиций: оккультно-эзотерической литературы, боевика, философской притчи, научной фантастики, фэнтези, магического реализма, русской романтической повести начала XIX века, философских построений Востока. И что поразительно, вся эта странная конструкция прочно держится и почти всегда работает безотказно. На мой взгляд, произведения этих авторов — очевидные образцы "мифологического романа" эпохи постмодерна, эпохи экспериментов и поиска новых форм.

Как творцам альтернативного (отраженного в обратной стороне зеркала) облика реальности им свойственно мифологическое мышление. Кстати, авторы и сами признаются, что их фантастика вышла из мифа, а не из сказки. В основе традиционной — классической — фантастики лежит имманентное сомнение, неверие, рациональность. Мифологическое мышление подразумевает целостность, здесь "реальное и вымышленное, рациональное и духовное неразделимы" (Ю. Кагарлицкии). Миф стоит над реальностью, фантастика — лишь интерпретирует ее, фантастике априори чуждо мифологическое единство. Г. Л. Олди стремятся воссоздать это мифологическое восприятие мира . чтобы затем вдруг его разрушить объяснением (как это и произошло в романе "Дорога", где авторы дали объяснение природе чудесного созданных миров).

Олди постоянно обращаются к мифологическим запасникам человечества, переосмысливая накопленное, трансформируя в качественно новый образ. Миф про Атланта запросто превращается в оригинальный миф про Сарта-Мифотворца: "А встать я уже не мог. Надо мной была — крыша. Ее тяжесть навалилась на меня, и я принял этот груз, эту плиту между мной и небом; принял на согнутые плечи, на каменеющие ладони, на всю ярость Инара-Громовика, весь ужас Матери-Ахайри, на страсть Сиаллы-Лучницы и мудрость Хаалана-Сокровенного, на безысходность Эрлика, Зеницы Мрака .

И стал подниматься. Я, Сарт-Мифотворец, Предстоятель Пяти, стоящий на перекрестке Перекрестков, начал медленно разгибать колени. С крышей мира на плечах". (Г. Л. Олди. "Ожидающий на Перекрестках").

На реминисценции построен и один из последних романов харьковских авторов — "Герой должен быть один", написанный, по собственному определению Олди, в жанре "мифологического реализма". Здесь по-новому, неожиданно и интересно обыграна история олимпийского пантеона и подвигов знаменитого Геракла. Мифологический контекст здесь гармонично внедряется в контекст реальной истории реального — нашего — мира, затрагивая вечные вопросы.

Скрытое и явное цитирование, ассоциации и реминисценции — всегда в активе у Г. Л. Олди. Это неизменный атрибут языкового поля их произведений. Раз уж мы заговорили о языке. Нетрудно заметить, что язык Олди подчинен жесткому, "рваному" ритму. Отдельные фрагменты по крайней мере у меня вызывают ассоциации с поэзией Владимира Маяковского, Велемира Хлебникова. Та же динамика, ритмика, четкая, бьющая расчлененность фраз и слогов. Зачастую текст Олди разбивается на две самостоятельные сюжетные конструкции: сюжет повествовательный (информация о движении героев, событий) и сюжет языка (динамика развития лингвистических единиц).