Конечно, читатель обратил внимание на частенько мелькавшие выше еврейскиеимена. Достаточно сказать, что здесь в 1924 году на неофилологическом факультете 30 преподавателей носили "иностранные" фамилии и только двое -да и то женщины - русские. Это, разумеется ничего не говорит об их профессионализме, но, согласитесь, для наставников русского языка и литературы - многовато. В такой-то компании и вращался Медведев - хохотун и любитель славянских речений. Багаж его литературно-критических работ весьма скромен: вульгарно-социологические статейки о Есенине, Шишкове, Форш, Лавреневе, Н. Никитине . Его же фамилия стоит и на титуле книги "Формальный метод в литературоведении", хотя подлинным ее автором был опальный М. М. Бахтин. Подписав по приказу своих хозяев с улицы Комиссаровской кощунственный протокол, Медведев вряд ли испытывал угрызения совести, более того, сочинил в 1927 году посмертный "оправдательный" очерк о преданном им Есенине.

Именно Медведев утром 28 декабря распространял слухи о самоубийстве Есенина! Литературовед В. А. Мануйлов цитировал строки из письма к нему В. А. Рождественского, датированного тем же днем: "Приходит (в редакцию журнала "Звезда") П. Н, Медведев в солдатской шинели прямо со своих военных лекций. Вид у него растерянный.

- Сейчас в редакции "Красной газеты" получено сообщение, что умер Сергей Есенин,

- Где? Когда?

- Здесь, в гостинице "Англетер", вчера ночью.

Мы с Медведевым побежали на Морскую в "Англетер".

Медведев, действительно, мог появиться "со своих военных лекций" из школы ГПУ, располагавшейся в доме по улице Комиссаровской, 7/15; здесь, в квартире 8, жил Петров, тут же, к примеру, обитала "переписчица" 3-го чекистского полка Нина Александровна Ширяева-Крамер и многие другие сослуживцы "педагога". Сам Медведев квартировал также неподалеку, на Комиссаровской, 26 - и мог явиться по звонку (158-99) в любую минуту. Подлецом он был дисциплинированным.

Вовсе не случайно Медведев коллекционировал фотографии мертвого Есенина и другие материалы, связанные с его гибелью. В одном из его альбомов сохранилась телеграмма из Москвы (от 29 декабря 1925 года, оригинал) неизвестного отправителя: "Ленинград, ДН, копия ДС. ТЧ-8. Для перевозкителаЕсенина прошу подготовить один крытый товарный вагон осмотренный ел. тяги на предмет годности следования с пассажирским поездом включив указанный вагон в п. № 19 от 29декабрядля следования в Москву. № 82.92/ДЛ/Д." Подпись неразборчива. Телеграмму эту еще предстоит Исследовать и прокомментировать, подчеркнем лишь осведомленность "понятого” в такого рода документах. Так же, как преступника тянет к месту преступления, так нелюдей, причастных к убийству или укрывательству убийства поэта, тянуло - "по службе и по душе" - к собирательству материалов на эту тему. Медведев складывал жуткие снимки в альбомы, Вольф Эрлих аккуратно подшивал вырезки из многих советских газет и журналов с некрологами и статьями о Есенине (позже коллекция перешла к приятелю Эрлиха, стихотворцу Г Б. Шмерельсону, квартире которого, кстати, одно время сексот ГПУ находил приют).

В 1938-м пробил час возмездия. Было бы справедливо и полезно сохранившееся "дело" П. Н. Медведева опубликовать - в нем могут быть дополнительные детали к биографии легко жившего и наверняка безмятежно спавшего типичного шкурника той эпохи. Поистине прав оказался Есенин, когда писал: "Не было омерзительнее и паскуднее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живем" ("Россияне”).

Заключая раздел о юрких литераторах, опозоривших свои имена лжесвидетельством, добавим несколько штрихов к портретам ленинградских писателей, имевших прямое или косвенное отношение к происшествию в "Англетере" или к его освещению в печати.

Николай Александрович Брыкин (1895-1979) - плодовитый социалистический реалист, дважды арестовывался (1941,1949) как участник, "антисоветской правоцентристской организации, существовавшей среди литературных работников Ленинграда" Дело это за давностью лет покрыто мраком неизвестности, и судить о нем не беремся. Но известно - Брыкин первым дал в "Новой вечерней газете" (1925, 29 декабря) пошловатую и клеветническую статейку "Конец поэта". "В гостинице, бывшей "Англетер”, - расписывал он, - на трубе центрального провода отопления повесился Сергей Есенин. До того он пытался вскрыть вены. Не хватило силы воли. Когда я увидел его страшного, вытянутого, со стеклянным выражением в одном глазе, я подумал ." - и прочий вздор. Репортаж явно заказной, нога автора вряд ли ступала в злосчастный 5-й номер, он судит о причине смерти еще до результатов вскрытия тела покойного, а такое можно было напечатать лишь с одобрения драконовской цензуры. В том же номере "Новой вечерней газеты" заметка стихотворицы Сусанны Мар "Сгоревший поэт" - лживая, сусальная, с претензией на социальную оценку произведений Есенина. И вывод: " .Пьяные слезы. Пьяные миражи . "Понимаешь, я влюблен", - и заплакал. А через неделю горько плакала покинутая белокурая Анюта".

Вместо комментария процитируем строчку из воспоминаний Вадима Шершеневича о Сусанне Мар: "Она безбожно картавила и была полна намерения стать имажинистской Анной Ахматовой". Поэзия Есенина, его внутренний мир и его трагедия остались чуждыми, увидевшим в неожиданной смерти лишь остренький сюжетец на потребу обывателям.

Ленинградская литературная среда в интересующее нас время представляла, в целом, явление в нравственном отношении болезненное. Иннокентий Оксенов 28 апреля 1924 года записал в своем дневнике: "Страшное, могильное впечатление от Союза писателей. Какие-то выходцы с того света. Никто даже не знает друг друга в лицо. Что-то старчески шамкает Сологуб. Гнило, смрадно, отвратительно". На такой-то кладбищенской почве и взросло преступление XX века.

Непосредственно руководили этой варварской операцией начальники Ленинградского ГПУ Мессинг и начальник секретно-оперативной части (СОЧ) ГПУ Райский (или И. Л. Леонов). Доказательств у нас нет, но весь ход кровавого безумства и причастность к нему сексотов-чекистов (Эрлиха и других "товарищей в коже") заставляют так думать. Появилась новая многозначительная деталь: в 1923 году секретарем секретно-оперативной части Ленинградсного ГПУ служил некий М. Никольский, член РКП(б) с 1920 года. Вспомнилось, некий "М. Никольский" 20 сентября 1932 года давал В. И. Эрлиху рекомендацию для вступления кандидатом в члены ВКП(б), причем написал: знает подопечного с 1920 года, то есть когда тот начинал свою тайную карьеру. Это обстоятельство не только еще раз подтверждает близость Эрлиха к секретномуведомству (серьезные исследователи уже не подвергают его сексотство ни малейшему сомнению), но, главное, косвенно, по логике вещей, свидетельствует о задействовании в "деле Есенина" влиятельных чекистских чинов. На ту же мысль наводит появление на англетеровской "сцене" Лазаря Васильевича (Вульфовича) Бермана (1894-1980) - бездарнейшего стихоплета, в 1914-1915 годах секретаря петроградского журнала "Голос жизни", где состоялось его знакомство с Есениным