Л. В. Берман, видя огромную популярность Есенина, считал обязательным везде, где можно, напоминать, как он в Голосе жизни" облагодетельствовал молодого поэта. В письме от 18 марта (конца 50-х годов) Берман в ответ на предложение Н. С. Войтинской организовать "есенинскую экспедицию" и по ее результатам выпустить сборник писал: " .моя заинтересованность в этом вопросе по существу сводится лишь к тому, чтобы в предисловии было упомянуто, что у меня с Сережей была в Петрограде дружба в 15-16 гг. и что я обратил внимание на явление, о котором идет речь. Вот пока и все”.

Некоторые современные деляги от литературы пытаются представить Бермана искусником поэтической формы, новатором-теоретиком в разработке "концепции реализма" и т. п., что, кроме смеха, ничего не вызывает. Уже в 14 лет "Зоря" определил для себя собственные законы лирики; неисправимый юный рационалист, представляя тогда "гигантские образа", мудрил: "Стихотворения . передающие оттенки настроений, это птицы с подрезанными крыльями, это облако, которое мгновенно сгоняется с души". Подростку говорить такую нелепость простительно, он еще не читал Аристотеля, Гегеля, Белинского, которые думали о природе поэзии совсем обратное. Но Берман в своих представлениях о художественном слове так и остался навсегда утилитаристом. Сердечно симпатизировавшая ему поэтесса Елизавета Полонская верно назвала его “пустяшным поэтом", увидев в его натуре замедленные реакции. Однако оставим лирику и вернемся к суровой прозе.

Лазарь Вульфович всю свою сознательную жизнь пил "из сосцов" ЧК-ГПУ-НКВД. Стишки для него были лишь душевной усладой, средством удовлетворения амбиций и внешним антуражем его тайной черной работы, в которой он (как и В. И. Эрлих) находил свое истинное вдохновение. Наконец-то стало возможным представить его настоящей облик. Справка из тайников Федеральной службы безопасности: "По материалам архивного уголовного дела за 1918 год проходит в качестве арестованного Берман Лазарь Васильевич. Освобожден из-под стражи по Постановлению Председателя ВЧК 29 ноября 1918 года за отсутствием достаточных оснований для предъявления обвинения в шпионаже". Подумать только: сам всемогущий Дзержинский вмешивается в судьбу недавнего выпускника юридического факультета и вовсе не за заслуги перед отечеством, а за склонность последнего подглядывать в замочные скважины. С той-то поры "Зоря" и превратился в профессионального стукача. Эдуарду Хлысталову автору книги "13 уголовных дел Сергея Есенина", удалось приоткрыть одну из темных завес в биографии Бермана. Приведем соответствующий абзац из его исследования: "Собирая материалы о "деле Таганцева, Гумилева и др.", я обратил внимание, что в эмиграции русские поэты считали гибель Гумилева делом провокатора и даже называли имена подозреваемых в этой провокации. И. Одоевцева вспоминала, что после ареста Гумилева к ней прибежал молодой поэт, состоявший в антисоветской организации, и просил совета, как ему себя вести дальше: толи скрываться, то ли сдаваться. Этот человек, по словам Одоевцевой, поддерживал связь Гумилева со всей организацией. Фамилию его она не помнила, но профессионально запомнила строчки его стихов. Эти строчки принадлежали Лазарю Берману. Надо же: главный экзекутор Яков Агранов, справедливо изумляется Э.Хлысталов, "расширил" круг антисоветчиков, соратников профессора Таганцева до 200 человек, а с головы Бермана даже ни один волосок не упал.

Прошло четыре года со дня расстрела Николая Гумилева; успокоившийся провокатор продолжал свою "культурную политику" - на сей раз его "объектом" стал Есенин. Правда, роль Лазаря Вульфовича была теперь второстепенная и сводилась, главным образом, к созданию легенды о проживании "конфидента" (так он однажды назвал поэта) в "Англетере" К тому времени сексот ГПУ проживал в квартире № 18 по Саперному переулку, д. 14 -да как и с кем проживал! Об этом надо сказать подробнее.

В 1925 году "Зоря", тогда официально сотрудник издательства "Прибой" и заведующий литературной частью "Красного галстука", занимал четыре комнаты общей площадью 76 квадратных метров; имел 26-летнюю прислугу Агафью Ивановну Михайлову - по тому бесприютному времени - советский князь! Правда, в той же квартире занимал комнатку студент Коммунистического университета им. Зиновьева, 23-летний Игнат Игнатьевич Халтурин, но, возможно, он не столько стеснял хозяина, сколько помогал ему . Неподалеку, в кв. 9, расположился сотрудник желтой "Красной газеты" Петр Ильич Коган-Сторицын, а поближе к Берману, в кв. 12, жил-поживал уполномоченный экономического отдела Гавриил Михелев Губельбанк. Очень удобно: и нужная информация к Анне Яковлевне "и, ответственному секретарю "Красной газеты", попадает вовремя, и ситуация в ' всегда известна (экономический отдел ГПУ ведал гостиницами). В целом домашняя компания Бермана лишний раз убеждает - перед нами ворон высокого полета. Кроме возможности через Г. М. Губельбанка легко узнавать оперативную информацию об обстановке в "Англетере", наш стихотворец-сексот мог ее черпать из уст приятеля, также выпускника юридического факультета ЛГУ делопроизводителя Треста коммунальных домов Бориса Иосифовича Пергамента (в современных справочниках его имя-псевдоним помечается - "М", но сие, так сказать, дело житейское и, увы, привычное). В прошлом Б. И. Пергамент секретарствовал в одном из уездов Смоленской губернии, в 17-м году был начальником канцелярии Красною Креста Царскосельского района; в июле 1922 года объявился в Петрограде, а до того три года служил в Красной Армии на административно-хозяйственных должностях. Пописывал стишки, в 1912 году выступил соавтором Бермана по петербургскому поэтическому сборнику "Пепел". Через руки Пергамента проходила вся гостиничная переписка, и он мог "по-дружески" сообщать необходимые сведения собрату по перу и, кто знает, может, и еще по какой-нибудь сфере. Пергамент был дошлым канцеляристом, его неоднократно приглашали в Губисполком для наведения порядка в запутанных бумажных делах - короче, в его осведомленности о текущей ситуации в "Англетере" можно не сомневаться.

Верим, читатель уже устал от знакомства с Берманом и ждет поворота к трагической есенинской теме. Столь подробное отступление необходимо для того, чтобы опровергнуть его показание о якобы виденном им 27 декабря 1925 года пьяном Есенине в 5-м номере "Англетера". Слух этот передавался из уст в уста, многие современники и даже друзья Есенина ему верили, в наши дни сие свидетельство тоже остается веским аргументом защитников версии самоубийства поэта. Свои воспоминания о "визите” в гостиницу Берман так и не напечатал (отпала необходимость). Нам удалось их разыскать. Восемь страничек машинописного текста (не датированы) с авторской правкой. Пустейшие по содержанию и жалкие по форме, но с потугой на обзор поэзии 20-х годов и с кокетливым самолюбованием собственным поэтическим даром. Учитывая первую публикацию из бермановской фальшивки (она называется “По следам Есенина"), дадим из нее целиком одну интересующую нас страницу.