2. Учебный строй иезуитских школ, состав предметов и порядок заняли

Учебный строй иезуитских школ определяется, собственно, волею высшего начальника ордена, —генерала. Но фактически, начиная с 1599 года и доселе, исключая несущественных изменений и добавлений, в школах иезуитов царит устав четвертого генерала ордена, Аквавивы, — „Ratio et institutio studiorum” - („План и организация занятий”)[129].

Что касается состава предметов обучения, то иезуитские школы, по этому Уставу, мало отличались от современных ему средних (латинских) протестантских школ. Изучаются древние языки и элементы светских наук. К этому еще присоединяется специальное религиозное наставление. Первое место среди предметов занимает латинский язык, причем, как и в протестантских школах того времени, изучение направлено к выработке красноречия. Последнее для иезуитов было нужно, и как важное средство пропаганды. Изучение греческого языка отступает перед латинским: последний — язык церкви и общий язык (тогдашних) образованных кругов. Элементы других предметов (математики, географии и истории), под общим именем „эрудиции” („учености”), преподавались, большею частью, попутно, при латинском чтении[130], и только позднее, с 19-го столетия, более или менее систематически и самостоятельно, на особых часах[131].

Порядок занятий был точно определен. Время занятий обнимало три часа до обеда, и три — после. Позднее, в интересах здоровья учеников, это время было еще сокращено. Один раз в неделю был вакационный день, — тогда занимались только два часа до обеда. В обучении, вообще, избегали переутомления и перегрузки. Были точные предписания даже на счет размера заданий[132]. Небольшой урок тщательно разъяснялся и несколько раз повторялся. Повторения, вообще, занимали в учебной системе иезуитов видное место. Не только ежедневно повторяли урок предыдущего дня, но в субботу повторялось и все пройденное за неделю. Кроме того, „в первых трех классах[133], где закладывалось основание всех знаний, последние 6 месяцев проходили в повторении того, что было усвоено в первые 6 месяцев”[134]. „Лучше знать меньше”, говорили иезуиты, „но знать основательно” (т.е., в данном случае, твердо). Но дело не ограничивалось одним применением пассивного усвоения. Имело место и возбуждение к самодеятельности, — правда, насколько допускал общий учебный строй и состав предметов. Так, под надзором „префектов занятий” (praefecti studiorum)[135], устраивались упражнения в дискутировании и основывались среди учащихся так называемые „академии”, — своего рода научно-учебные общества, для совместного чтения и разбора классиков[136].

Историки воспитания считают долгом отметить, что, хотя реальных знаний в иезуитских школах и сообщалось мало, — как, впрочем, и в протестантских школах, современных „Уставу”, — но постановка их была правильнее, чем у тогдашних протестантских учителей. У иезуитов мы находим начала применения в обучении наглядности и интереса[137]. иезуитские школы были хорошо снабжены коллекциями и наглядными пособиями. Историю, например, (т.е., собственно, элементы истории) здесь изучали по монетам, географию — по картам.

3. Основной недостаток учебного строя иезуитских школ: Неподвижность и омертвелость

По-видимому, учебный порядок в иезуитских школах был не так плох, как привыкли представлять, исходя из исторических ассоциаций, связанных с именем „иезуитов”. И если справедливо, — как отмечает один из историков иезуитского ордена (В. Гетте), — что из иезуитских школ никогда не выходило сколько-нибудь замечательных людей, выдающихся мыслителей и ученых[138], то иезуитские школы, ведь, никогда и не преследовали целей научного образования. Задачей их было воспитать преданных сынов католической церкви и ордена, правда, интеллигентных и образованных, но совсем не в том смысле, чтобы, стоя выше жизни, они всецело отдавались научным занятиям. Для католической церкви, действующей в миру, выгоднее были образованные и преданные ей люди мира, чем люди науки[139]. Но, даже и с этой точки зрения, в учебном строе иезуитских школ был крупный, существенный недостаток: это — неподвижность и омертвелость строя. С Уставом Аквавивы и определенным им учебным порядком иезуитские школы остались вплоть до 19-го века. Неизменно продолжали преобладать латынь и с неизменным руководством, одобренным еще Уставом „Ratio”, — с латинской грамматикой Эммануила Альвареца[140]. иезуитские школы почти не считались с потребностями времени, и, начавши лучше, чем современные протестантские школы, кончили хуже их. С половины 18-го столетия немецкий язык, напр., вводится в школы Австрии наравне с латинским и греческим, а в школах иезуитов „учителям строго запрещено чтение немецкой литературы[141]. Предметы „эрудиции”, — история, математика, география, — только в 19-м столетии получают в иезуитских школах больше, самостоятельное значение. Словом, как будто неизменность и неподвижность формул церкви, относящихся к вечному ее существу, присоединяется к человечески-живому, развивающемуся школьному делу.

4. Воспитательный строй иезуитских школ. Его хорошие стороны

Что касается воспитательного строя иезуитских школ, то в нем, наряду с дурными чертами, были и, несомненно, хорошие.

Прежде всего, в иезуитских школах было впервые осуществлено мягкое и гуманное обращение с учениками. Учителям ставилось в обязанность прибрести расположение и любовь учащихся. Какими бы побуждениями ни определялось это гуманное обращение, но ценен уже и сам факт, что палка в школе заменяется другим началом[142]. Правда, телесное наказание допускалось и в иезуитских школах, но употреблялось редко, и при том не самим учителем, а особым „исправителем”, „корректором”.

Правилен также взгляд иезуитов, что лучше предупреждать проступки, чем приводиться к необходимости их наказывать. Опробованный проступок, хотя бы за него и подвергли наказанию, все-таки оставляет в дурных предрасположениях ученика побуждение повторить его. Повторение поступка само по себе приятно, как знакомый проложенный путь, — особенно когда питомец не знает, куда девать себя, куда израсходовать свою активность. С другой стороны, наказание, хотя бы и справедливое, всегда рискует наметить недоброжелательное отношение питомца к воспитателю. Поэтому, с принципиальной точки зрения, едва ли плохо, что в системе иезуитов центр тяжести дисциплины лежал в надзоре за воспитанниками, а не в возможности наказаний за проступки. Предупреждающей надзор лучше, чем последующее, и всегда, по самому существу своему, несколько запоздалое наказание.

Наконец, в заслугу иезуитов, — особенно для времени начала иезуитских школ, — надо поставить заботы их о физическом здоровье и бодрости питомцев[143]. Иезуиты первые обратили серьезное внимание на гигиенические условия школы. Они усиленно заботились о вместительных, светлых классах, не стесняясь, в поисках средств для школы, даже ходить с просьбами из дома в дом. В иезуитских школах устраивались особые помещения и летние площадки для игр и отдыха. Не было также недостатка, при школах, и в садах. В свободное время ученики развлекались играми и рыцарскими упражнениями (в фехтовании и езде верхом). Внимание к здоровью учеников проглядывает ясно и в той осторожности на счет перегрузки школьных занятии, — каковой (осторожностью) никогда не мешало бы проникаться школе. Многочисленные праздники и продолжительные каникулы служили той же цели. Все эти хорошие стороны иезуитской педагогики, вероятно, и были причиной, что, правда, не все, но некоторые питомцы выносили из иезуитской школы хорошую память о ней[144].