3. Наличием в качестве примера и образца людей, чьи дела, свершения и судьбы постоянно стоят перед мысленным взором их потомков в качестве деяний правителей и мудрецов,— тем самым создается основа для освобождения от .глухого самосознания и страха перед демонами.

Исторический процесс — это беспрерывное преобразование условий, знания, содержания в их непосредственном явлении, но такое преобразование, при котором возможно и необходимо отно-ц1ёНй&-'всего ко всему, связь традиций, всеобщая коммуникация.

В чем причина того, что человек совершает скачок? Совершая его, он не осознавал, к чему это приведет, и не стремился к этому. С ним что-то произошло. Он не является, подобно всем остальным живым существам, столь же ограниченным, сколь завершенным в своей специфичности; напротив, он безгранично открыт по своим возможностям, незавершен и незавершим в своей сущности. То,

что изначально было заложено в человеке, что несомненно дейст­вовало уже в доистории в качестве зародыша истории, с силой вырвалось на поверхность, когда началась история.

Этот скачок в развитии человека, следствием которого была история, может быть воспринят и как несчастье, постигшее чело­века; согласно этому взгляду здесь произошло нечто непостижи­мое, грехопадение, вторжение чуждой силы; все, что создает исто­рию, в конечном итоге уничтожает человека; история — процесс разрушения в образе некоего, быть может грандиозного, фейервер­ка; этот процесс следует повернуть вспять, вернуть к тому, что бы­ло вначале; на завершающей его стадии человек вернется к бла­женному состоянию своего доисторического бытия.

Но этот скачок можно воспринимать и как чудесный дар чело­веческой природы и в том, что человек совершил его, видеть высо­кое предназначение человека, его путь к небывалому постижению и неслыханным высотам, доступным ему &силу его незавершенно­сти. История превратила человека в существо, стремящееся выйти за свои пределы. Только в истории он ставит перед собой свою вы­сокую задачу. Никто не знает, куда она его приведет. Несчастье и беды также могут служить ему стимулом: к возвышению. Лишь в истории формируется то, чем человек по существу является:

а) Из первичных истоков течет поток заложенных в человеке субстанциальных возможностей. Однако сами они становятся оче­видными, преисполненными богатого содержания, лишь войдя в эру истории, по мере того как они освещаются, утверждаются, уси­ливаются, теряются, вспоминаются, вновь возвышаются. Им необ­ходима рационализация, которая сама по себе совсем не есть не­что первичное, а есть лишь средство восстановления истоков и ко­нечных целей.

б) Вместе со скачком в историю осознается преходящий ха­рактер всего. Всему в мире отведено определенное время, и все об­речено на гибель. Но только человек знает, что он должен умереть. Наталкиваясь на эту пограничную ситуацию, он познает вечность во времени, историчность как явление бытия, уничтожение време­ни во време*ш. Его осознание мсторми становится гиждест&еяиым осознанию вечное ги.

в) История — это постоянное и настойчивое продвижение вперед отдельных людей. Они призывают других следовать за ни­ми. Те, кто их слышит и понимает, присоединяются к этому дви­жению. Однако вместе с тем история остается и просто совокуп­ностью событии, где постоянно раздаются напрасные призывы, которым не следуют и от которых отстают. Некая огромная сила инерции как будто постоянно парализует все порывы. Мощные си-

' Я1Ы громадных масс с их усредненными запросами душат все то, |кго не соответствует им. Все то, что не находит места и не имеет смысла с точки зрения массовых требований, что не встречает ве-

^ ры, должно исчезнуть. История — это великий вопрос, еще не по­лучивший решения, который будет решен не мыслью, а только са­мой действительностью; вопрос этот сводится к тому, является ли

история в своем порыве лишь мгновением, промежуточным звеном между неисторическими существованиями, или это прорыв глу­бинных возможностей, которые даже в образе безграничных не­счастий, подвергаясь опасностям и постоянным крушениям, в це­лом ведут к тому, что бытие будет открыто человеком, а он сам в непредвидимом взлете обретет свои неведомые дотоле возмож­ности.

3. Общность и различия великих культур древности

Общие черты —организация большого масштаба, письмен­ность, ведущая роль слоя писцов — способствуют возникнове­нию человека, который, будучи продуктом рафинированной культуры, все-таки еще как бы не вполне пробудился. Специ­фическая техническая рационализация соответствует состоя­нию неполного пробуждения без подлинной рефлексии.

В< крупных сообществах все подчинено зримым картинам бытия, связано безусловными нормами. Это — не вызываю­щее сомнения фактическое бытие, которое высказывают и ко­торому следуют. Основные человеческие проблемы заключены в рамки священного знания магического характера, они не пе­решли в беспокойные поиски, если не считать нескольких по­разительных подступов к этому (следы пробуждения, которые остаются нераскрытыми). Значительное развитие обретает мысль о справедливости в Египте, и особенно в Вавилоне. Однако вопрос о смысле не ставится со всей отчетливостью. Создается впечатление, что ответ уже есть до постановки вопроса.

Сходство состояний и хода развития заставляет искать об­щую основу. Во все времена орудия и идеи медленно распрост­ранялись по земному шару. Мы ищем центр, из которого шло бы такое распространение нового. Именно поэтому возникает гипотеза об основополагающем универсальном значении Шу­мера на Евфрате, громадное влияние которого достигло Егип­та и Китая. Однако степень этого влияния не доказана. Возни­кает и сомнительная гипотеза о культурном центре в Азии — где-то в Западном Курдистане, у Каспийского моря,— о про­цветавшем ранее в период более влажного климата центре культуры, откуда вследствие наступившей засухи произошло переселение жителей по самым различным направлениям. Это и было началом возникновения культур на Азиатском и Евро­пейском континентах от Китая до Египта. Однако, мысленно погружаясь в глубины доистории, мы не обнаруживаем для этого какой-либо твердой, подтвержденной опытом основы.

Если общие черты, быть может, все-таки имеют единое ос­нование, то оно сводится для нас к совершенно неопределен­ному представлению о доисторических глубинах Азии, Была

•долгая общая доистория всей Азии, чьим полуостровом явля­ется Европа.

Однако и различия между великими культурами древности также значительны. В каждом данном случае мы ощущаем весьма своеобразный дух некоей целостности. В Китае есть только подходы к мифам, изначальные космические представ­ления о мировом порядке, о порядке в мерах и числах, живое созерцание природы, обладающее естественной человеч­ностью. Культуре Двуречья присуща известная жесткость и сила, нечто драматическое, обретающее трагические черты в раннем эпосе о Гильгамеше. В Египте мы видим веселье и жизнерадостность в интимной сфере наряду с маскировкой ни­велирующего принуждения к труду, видим чувство стиля в Торжественном величии.