Представления о единстве обманывают, если они выступают как нечто большее, чем символы. Единство в качестве цели — бес­предельная задача; ведь все становящиеся для нас зримыми виды единства — частичны, они лишь предпосылки возможного един­ства или нивелирование, за которым скрывается бездна чуждости, отталкивания и борьбы.

Завершенное единство не может быть выражено ясно и непро­тиворечиво даже в идеале. Такое единство не может обрести реаль­ность ни в совершенном человеке, ни в правильном мироустройст­ве или в проникновенном и открытом взаимопонимании и согла-

сии. Единое — это бесконечно далекая точка соотнесения,, однов­ременно истоки и цель; это — единство трансцендентности. В ка­честве такового оно не может быть уловлено, не может быть исклю­чительным достоянием какой-либо исторической веры, которая могла бы быть навязана всем в качестве абсолютной истины.

Если мировая история в целом движется от одного полюса к другому, то происходит это таким образом, что все, доступное нам, заключено между этими полюсами. Это—становление единств, преисполненные энтузиазмом поиски единства, которые сменяются столь же страстным разрушением единств.

Так, глубочайшее единство возносится до невидимой религии, достигает царства духов, которые встречаются друг с другом и принадлежат друг другу, тайного царства открытости бытия в сог­ласии душ. Напротив, историчным остается движение между на­чалом и концом, которое никогда не приходит к тому, что оно, по существу, -означает, но всегда содержит его в себе.

V. ПРЕОДОЛЕНИЕ ИСТОРИИ

Мы убедились: история не завершена, она таит в себе бесконеч­ные возможности; любая концепция познанного исторического целого разрушается, новые факты открывают в прошлом не за­

меченную нами раньше истину. То, что прежде отпадало как не­существенное, обретает первостепенную значимость. Завершение истории кажется нам невозможным, она движется из одной беско­нечности в другую, и бессмысленно прервать ее может лишь внеш­няя катастрофа.

Мы внезапно ощущаем неудовлетворенность историей. Нам хотелось бы прорваться сквозь нее к той точке, которая предшест­вует ей и возвышается над ней, к основе бытия, откуда вся исто­рия представляется явлением, которое никогда не может быть внутренне «правильным»; прорваться туда, где мы как бы приоб­щимся к знанию о сотворении мира и уже не будем полностью подвластны истории. Однако вне истории для нас в области зна­ния нет архимедовой точки. Мы всегда находимся внутри исто­рии. В стремлении достигнуть того, что было до истории, что про­ходит сквозь нее или будет после нее, всеобъемлющего, самого бытия, мы ищем в нашей экзистенции и трансцендентности того определения, чем могла бы быть эта архимедова точка, если бы она могла быть выражена в форме современного знания.

1. Мы выходим за границу истории, когда обращаемся к при­роде. На берегу океана, в горах, в буре, в льющихся лучах восхо­дящего солнца, в игре красок стихии, в безжизненном полярном царстве снега и льда, в девственном лесу — повсюду, где мы слы­шим голос неподчинивщейся человеку природы, мы можем внезап­но почувствовать себя свободными. Возврат к бессознательной жизни, возврат в еще большую глубину и ясность безжизненной стихии может возбудить в нас ощущение тишины, восторга, единства, свободного от боли. Однако это обман, если мы видим в нем нечто большее, чем случайно открывшуюся тайну молчали­вого бытия природы, этого бытия по ту сторону всего того, что мы называем добром и злом, красотой и уродством, истиной и ложью, этого бросающего нас в беде бытия, не знающего ни сострадания, ни жалости. Если мы действительно обретаем там прибежище, то это значит, что мы ушли от людей и от самих себя. Если же мы видим в этом мгновенном пленяющем нас соприкосновении с при­родой немые знаки, которые указывают на нечто, возвышающееся над всей историей, но не открывают его, тогда в этом соприкоснове­нии с природой заключена истина, так как оно открывает перед нами путь, а не удерживает нас у себя.

2. Мы выходим за границы истории в сферу вневременной зна­чимости, истины, не зависящей от истории, в сферу математики и всепокоряющего знания, всех форм всеобщего и общезначимого, которая не ведает преобразований, всегда есть — познанное или непознанное. В постижении этой ясности значимого мы подчас ощущаем душевный подъем, обретаем твердую точку, бытие, кото­рое постоянно есть. Однако и в этом случае мы идем по неверному пути, если держимся за него. И эта значимость — знак, в нем не заключено содержание бытия. Это постижение странным обра­зом не затрагивает нас, оно открывается в процессе все большего проникновения в него. Оно есть, в сущности, форма значимости,

277

тогда как его содержание отражает бесчисленное множество су­щего, но никогда не отражает бытие. Здесь в устойчиво сущест­вующем находит покой только наш рассудок, не мы сами. Однако тот факт, что эта значимость есть независимая и освобожденная от истории, в свою очередь указывает на вневременное.

3. Мы выходим за границы истории в область основных пластов историчности, т. е. обращаясь к историчности мироздания в целом. От истории человечества ведет путь к той основе, откуда вся при­рода — сама по себе неисторичная — озаряется светом исторично­сти. Однако это доступно только спекулятивному мышлению, для которого служит своего рода языком тот факт, что навстречу историчности человека как будто что-то движется из недр природы в своем собственном биологическом облике, в ландша4>те и явле­ниях природы. Сами по себе они лишены смысла и случайны, являют собой катастрофы или равнодушное пребывание в мире, и все-таки история как бы одухотворяет их, будто они соответст­вуют друг другу и выросли из одного корня.

4. В эту сферу историчности нас приводит историчность нашей экзистенции. Из точки, где мы в безусловности своей ответствен­ности и выбора своего места в мире, своего решения, понимания того, что мы подарены себе в любви, становимся бытием, пере­секающим время в качестве историчности,— из этой точки падают лучи света на историчность истории посредством нашей коммуни­кации, которая, проходя через все исторически познаваемое, дости­гает экзистенции. Здесь мы выходим за границы истории в сферу вечного настоящего, здесь мы в качестве исторической экзистен­ции, пребывающей в истории, преступаем границы истории.

5. Мы преодолеваем историю, двигаясь к бессознательному. Дух человека сознателен. Сознание — то средство, вне которого нет ни знания, ни опыта, ни человеческого бытия, ни отношения к трансцендентности. То, что не есть сознание, называется бессоз­нательным. Бессознательное — это негативное, бесконечное по многозначности своего содержания понятие.

Наше сознание направлено на бессознательное, т. е. на все то, что мы находим в мире, что не сообщает нам, однако, своей внутренней сущности. Наше сознание опирается на бессознатель­ное, оно все время вырастает из бессознательного и возвращается к нему. Однако узнать что-либо о бессознательном мы можем только посредством сознания. В каждом сознательном действии нашей жизни, особенно в каждом творческом акте нашего духа, нам помогает бессознательное, присутствующее в нас. Чистое сознание ни на что не способно. Сознание подобно гребню волны, вершине над широким и глубоким основанием.