Соседство глав у Гоголя значимо. Парадные фасады и глу­хие углы поместной России схожи. Небрежность Манилова и аккуратность Коробочки, восторженная наивность и упрямая подозрительность, беспечность бескорыстного «философа» и настойчивая мелочность «скопидомки» сталкиваются Гоголем как откровенные антиподы. Вместе с тем эти отличия не сни­мают общей тени мертвенности с владельцев обеих усадеб.

Разговор Манилова и Чичикова о продаже мертвых душ, как и недоумение Коробочки в торге, свидетельствует о глупос­ти, несамостоятельности и потому страхе Манилова, который при всей своей «изысканности» в этом диалоге так же недалек, как и Коробочка.

Несоответствие упрямой неподвижности Коробочки и энер­гичного напора Чичикова комично. Он изобретателен в своих разъяснениях и предложениях, подвижен, ловок. Он соблазня­ет Коробочку прибыльностью «дела», ласково уговаривает, гро­зит, умоляет, обещает . Но Коробочка, привыкшая только к автоматическим, известным ей действиям, не может решиться на незнакомое дело и в ответ на разнообразные реплики Чичи­кова твердит только одно: «Ведь я мертвых никогда еще не продавала». Обещания и угрозы Чичикова лишь пугают ее Страх перед неизвестным и боязнь продешевить в сочетании с глупостью Коробочки образуют глухую стену упрямства, о ко­торую Чичиков расшибся бы, если бы не пообещал в конце концов содействия в казенных подрядах

Третья ступень человеческого падения —«в некотором отношении исторический человек» Ноздрев. Ноздрев безудержно весел, он герой ярмарок и балаганов. Недаром Ноздрев предстает перед нами в трактире, а не в по­местье, где мы встретили лениво-мечтательного Манилова и боязливо-тупую Коробочку, из страха перед неизвестным ми­ром и из скопидомства не решавшуюся высунуть носа за забор своего имения.

Дом Ноздрева в каком-то смысле похож на трактир: вещи врут, как и хозяин. Шарманка перевирает мотивы, на турец­ком кинжале «по ошибке было вырезано: «Мастер Савелий Си­биряков». Слуги поместья отчасти уподоблены Ноздреву. Осо­бенно похож на него повар, который «руководствовался более каким-то вдохновением и клал первое, что попадалось под руку: стоял ли возле него перец — он сыпал перец, капуста ли попа­лась — совал капусту, пичкал молоко, ветчину, горох, — словом, катай-валяй, было бы горячо, а вкус какой-нибудь, верно, выйдет». В этой безалаберности есть некое бескорыстие, кото­рое поначалу может показаться даже привлекательным среди кулаков, скряг, выжиг, выведенных в «Мертвых душах».

Но беспорядочность Ноздрева, как и его хвастовство, от­нюдь не безобидны. Эта «широта натуры» отзывается губитель­но на всех, кто рядом с Ноздревым, прежде всего на его кре­постных. Гоголь заставляет увидеть бледную нищету полей, разоренное имение, в котором процветает лишь псарня, пред­мет гордости Ноздрева. Собственные дети его, о которых упо­минается в авторской характеристике, не занимают в жизни Ноздрева никакого места. «Отцом семейства» он чувствует себя на псарне. Хвастливые речи Ноздрева еще более подчеркивают разорение. Да и каким может быть поместье, если «все, что ни привезли из деревни, продали по самой выгоднейшей цене», на ярмарке тут же прокутил и проиграл Ноздрев.

Ноздрев обладает завидным здоровьем и как будто привле­кает неудержимой энергией. В портрете Ноздрева Гоголь на­стойчиво подчеркивает, что «здоровье, казалось, так и прыска­ло с лица его». Все краски лица очень ярки, но Гоголь придает облику Ноздрева что-то ярмарочное, пестровато-наглое (все краски кричат: «Смотрите, какой я молодец!»), хвастливое. Да и в самом звучании фамилии Ноздрева передана разудалая бес­шабашность (свирепо раздувающиеся ноздри, темпераментность, энергия). Впрочем, Гоголь сам как бы проясняет фамилию ге­роя: «Дома он больше дня никак не мог усидеть. Чуткий нос его слышал за несколько десятков верст, где была ярмарка со всякими съездами и балами; он уж в одно мгновение ока был там, спорил и заводил сумятицу .» Эта безудержная энергия и «подстрекает» Ноздрева затевать «истории» и быть «многосто­ронним человеком, то есть человеком на все руки. В ту же ми­нуту он предлагал вам ехать, куда угодно, хоть на край света, войти в каков хотите предприятие, менять все, что ни есть, на все, что хотите».

Ноздрев наделен от природы поразительной энергией. Но на что она растрачена? На скандальные истории, на хвастли­вую болтовню, на игру в карты и плутовство, на «страстишку нагадить ближнему». В сущности, Ноздрев так же пуст, как Манилов. Гоголь постоянно подчеркивает бесцельность всех его действий: «наврет совершенно без всякой нужды», «нагадит ближнему», «иногда вовсе без всякой причины».

Ноздреву, как и Манилову, не важен результат действия, его энергия бесцельна. Важен сам «процесс»: «менять все, что ни есть, на все, что хотите. Ружье, собака, лошадь — все было предметом мены, но вовсе не с тем, чтобы выиграть: это проис­ходило просто от какой-то неугомонной юркости и бойкости характера ».

В Ноздреве живет неистребимый Хлестаков. Это беспоря­дочность людей «без царя в голове», которые не знают, что сделают в следующую минуту, это вечное желание сочинить про себя нечто необычайное, чтобы возвыситься в глазах слу­шателей, это безудержное мотовство людей, не знающих цены человеческого труда, — все роднит Ноздрева с Хлестаковым.

Вот Ноздрев после ярмарки: «Ну, брат, если бы ты знал, как я продулся! Поверишь ли, что не только убухал четырех рысаков — просто все спустил». Как это напоминает положе­ние Хлестакова после проигрышей в дороге! Ноздрев невероят­но болтлив. Из всех гоголевских героев только он может, пожа­луй, состязаться в этом с Хлестаковым. Заметим, что в тракти­ре Ноздрев почти все время говорит один, не давая слова вста­вить оглушенным потоком небылиц собеседникам. Сочиняя всякий вздор, Ноздрев, как и Хлестаков, любит повторять, что он говорит «как честный человек». Но Гоголь предусмотри­тельно помещает рядом с бойким Ноздревым меланхолическо­го скептика Мижуева, который сомневается во всем, что гово­рит Ноздрев, и сонно оспаривает его.

Ноздрев, как и Хлестаков, обычно совершенно не умеет по­нять, кто перед ним. Он полагает, что Чичиков отлично сошел­ся бы с кутилой Кувшинниковым, что он и дня не может про­вести без доброй бутылки какого-нибудь бонбона, то есть Нозд­рев самым наивным образом полагает, что все люди похожи на него. (Вспомним, что Хлестаков предлагал сигару и расспра­шивал насчет прекрасного пола смиренного Хлопова.) Когда же Ноздреву все-таки приходится столкнуться с нежеланием разделить его вкус, он ужасно сердится. Вот почему от фами­льярного «брат Чичиков» до презрительного «фетюк» у Ноздрева так недалеко.

Ноздрев при всем сходстве с Хлестаковым неизмеримо бо­лее воинствен, чем случайный ревизор. «Кипящий в действии пустом» Ноздрев не безобиден. Его энергия разрушительна: «Чем кто ближе с ним сходился, тому он скорее всех насаливал: распускал небылицу, глупее которой трудно выдумать, расстраивал свадьбу, торговую сделку .» Спа­сая Чичикова от ярости Ноздрева, Гоголь все же дает почувст­вовать читателю, что относительно благополучное разрешение их ссоры не больше чем случайность. Недаром в конце главы появляется капитан-исправник и возвещает, что Ноздрев заме­шан «в истории по случаю нанесения помещику Максимову личной обиды розгами в пьяном виде». Будь Чичиков несколько менее проворным, не удалось бы и ему уйти от «розог в пьяном виде».