Только вьюга долгим смехом

Заливается в снегах.

Этот смех - демонический. Вихрь революции словно пляска бесов, втянувшая в свою круговерть человека.

Александр Блок одушевляет свою вьюгу:

Разыгралась что-то вьюга,

Ой, вьюга, ой, вьюга!

Не видать совсем друг друга

За четыре за шага?

Подтверждение символа (метель, холод - дьявол, зло) находим и при обращении к мировой культурологической традиции: в сказках многих народов мира стихия зла напрямую связана со стихией холода. Разыгравшаяся природная стихия означает здесь вздыбившиеся из темной глубины народные силы - жестокие, «бессмысленные и беспощадные» в своем гневе. Духовный наставник Блока и всех символистов - Владимир Соловьев в своей «Притче об Антихристе» как отличительную черту Антихриста указал холодные его руки, этот мотив затем повторился в романе Андрея Белого «Петербург» и т.д.

У Блока в мотиве холодной злой метели ощущается тема грандиозной, метафизической провокации, какой и оказалась Октябрьская революция. Игра, обман, бесовское наваждение стремились к лучшему, чистому и светлому, но в итоге - разрушение основ бытия, кровь, горы трупов, бездуховность, потеря нравственных ориентиров .

В кульминационной 12-й главе свирепствующая метель достигает апогея в дьявольской провокации, она зло хохочет над обманутыми красногвардейцами («вьюга пылит им в очи»), навеянная ею тьма поглощает весь мир («Приглядись-ка, эка тьма!»). Зло и мрак не дают ослепшим людям разглядеть фигуру с красным флагом: «Кто там машет красным флагом?».

.Это Иисус Христос с «кровавым» флагом проходит по грешной и многострадальной земле. Вместе с Россией. Он будто восходит на Голгофу, только вместо знакомого символа страдании - креста, в руках у Спасителя флаг, окрашенный кровью настоящих и будущих жертв.

Красный флаг, каким его видит патруль, символ революции, - отличительный знак для «своих», и поэтому на первый взгляд кажутся странными требования красногвардейцев:

- Все равно тебя добуду,

Лучше сдайся мне живьем!

- Эй, товарищ, будет худо,

Выходи, стрелять начнем!

И раздаются выстрелы! Патруль стреляет в свой, казалось бы, флаг! Почему? Затуманенное сознание красногвардейцев, впитавшее стихию зла, растворившееся в ней, не ведает, в кого летят пули. Будто чья-то воля подчиняет себе волю и разум человека. И свое перестает быть своим, в этой схватке вселенского масштаба есть только одно деление: на добро и зло! Вот оно, предсказанное Ф.М. Достоевским, поле битвы космических сил - людские души.

Отряд должен стрелять в Него только потому, что Иисус и все олицетворяемое Им антагонистично новому учению. И, стреляя во Христа, красногвардейцы стреляют во все самое чистое, светлое, возвышенное и прекрасное, что связано в культурной и духовной жизни человечества с образом Спасителя. Служа злу, во имя зла они, не задумываясь, губят добро. Эти выстрелы да «кровавый» флаг предрекают будущее России на десятки лет вперед – «Люциферовы крыла» готовы раскрыться над страной.

Но есть и ощущение надежды в трагедийном прозрении А. Блока: вместе с многострадальной своей страной по ее крестному пути, «за вьюгой невидим», идет не Другой, не Антихрист (как порой трактуется образ Христа) и не матрос (так порой для бессмысленной рифмы выкрикивали из зала во время чтения автором поэмы), а Спаситель. И это Его «надвьюжное шествие» как предчувствие будущего избавления, просветления и единения народа на основе Любви. Ведь в символ розы, вызывающий недоумение у толкователей образа Христа только лишь в ортодоксальном духе, в иконописном стиле православия, в культурософской мировой традиции означает гармонию и единство.

Так идут державным шагом.

Позади - голодный пес,

Впереди - с кровавым флагом.

И за вьюгой невидим,

И от пули невредим,

Нежной поступью надвьюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз –

Впереди - Иисус Христос.

Закончив произведение, сам автор недоумевал: « .я сам удивился: почему же Христос? Неужели Христос? Но чем больше я вглядывался, тем явственнее я видел Христа».

Не всегда пророку дана возможность рационального объяснения увиденного, но сверхчувственное восприятие точно воспроизводит картины грядущею. Хочется надеяться, что не ошибся и А. Блок, увидев образ Иисуса в «белом венчике из роз». Возможно, будущая гармония, на которую намекает эта деталь, ждет нас впереди.

К. Чуковский записал в «Дневнике» слова Блока: «Мой Христос в конце «Двенадцати», конечно, наполовину литературный, - но в нем есть и правда. Я вдруг увидал, что с ними Христос - это было мне очень неприятно - и я нехотя, скрипя сердце - должен был поставить Христа» [9. c. 254].

Блок готов согласиться, что художественное изображение Христа несовершенно, но твердо стоит на том, что в нем - правда, которую он «вдруг увидал».

Блок не сделался безоглядным служителем Христа, он даже не считал себя «добрым христианином», хотя во многом им был.

Мне тоже не нравится конец «Двенадцати». Но он цельный, не приклеенный. Он с поэмой одно целое. Помню, когда я кончил, я задумался: почему же Христос? И тогда же записал у себя: "К сожалению, Христос. К сожалению, именно Христос [10. c. 247].

III. 2 Связанное с именем Христа…

Назвав «трилогией вочеловечения» трехтомное собрание своих стихотворений. Блок сам обозначил мысль о Христе как важнейшую для своего пути. В письме к А. Белому 6 июня 1911 года он говорит и о «вочеловечении», и о «воплощении», вводя еще одно определение, связанное с именем Христа.

Восприятие Христа у Блока исполнено глубочайшего драматизма, и тем значительнее, что, рассматривая трилогию как целое, он нашел главное слово – «вочеловечение». Исследователи, пишущие о трилогии, постоянно цитируют это определение, отмечая в этой связи, что в третьем томе важнейшее место принадлежит темам родины, народа, стихии, революции . И это совершенно справедливо, но очень существенно, что все эти понятия соотнесены с идеалом «вочеловечения».

Обращаясь к началу пути Блока, к его истокам, можно сказать, что кризис религиозного мировоззрения, характерный для конца XIX - начала XX века, он ощутил в большой мере как кризис веры в Христа, причем не столько даже веры, сколько живого, собственного ощущения, или, как говорил Блок, знания Христа. То была глубоко личная духовная проблема, переживаемая с юности.

С. Аверинцеву принадлежит блестящая ироническая характеристика религиозныхпритязаний символизма: «Символисты легко приступали к штурму верховных высот мистического восхождения: «новое религиозное сознание» было лозунгом их культуры. Старые критерии для отличения христианского от антихристианского или хотя бы религиозного от антирелигиозного отменялись, новых не давалось, кроме самого общею: «гори!». Поэтому для символизма в некотором смысле все - религия, нет ничего, что не было бы религией (т. е., выражаясь более трезво, нет ничего, что не поддавалось бы религиозной стилизации по некоторым правилам игры. У акмеистов святость сакрального слова восстанавливается через подчеркивание его запретности .» [3. c. 278, 288].