В 1670 г. умерла его жена. В 1672 г. - новое несчастье: в одном из сражений принц Марсийяк был ранен, а граф Сен-Поль убит. Через несколько дней пришло сообщение, что от ран скончался четвертый сын Ларошфуко, шевалье Марсийяк. Историки часто приводят трогательное свидетельство госпожи де Севинье, что при этих известиях герцог старался сдержать чувства, но слезы сами текли у него из глаз.

В 1679 г. Ларошфуко было предложено стать членом Французской академии, но он отказался от почетного звания академика и от участия в церемонии его соискания. Одни считают причиной этому застенчивость и робость перед аудиторией, другие - нежелание прославлять в торжественной речи Ришелье, основателя Академии.

В конце ноября того же года состоялась свадьба внука герцога, Франсуа де Ларошгийона, будущего герцога де Ларошфуко, с дочерью могущественного министра Лувуа.

В начале 1680 г. состояние здоровья Ларошфуко резко ухудшилось. В ночь с 16 на 17 марта он скончался в Париже от приступа подагры на руках у знаменитого епископа Боссюэ. Похоронен он был в фамильной гробнице в Вертее.

"ЛЮДИ ОХОТНО МОЛЧАТ, ЕСЛИ ТЩЕСЛАВИЕ НЕ ПОБУЖДАЕТ ИХ ГОВОРИТЬ"

Современники относились к Ларошфуко не так предвзято, как многие исследователи. Даже его заклятый враг де Ретц, называя множество недостатков герцога, среди которых главным считал нерешительность, отмечал и его достоинства, такие, как здравый смысл, мягкость нрава, храбрость, основательность суждений, и считал, что если он "постарался бы лишь прослыть самым учтивым придворным своего времени, ему бы это вполне удалось". Но вместе с тем среди близких людей Ларошфуко не вызывал того восхищения, которое порой испытывают к нему историки. Современники его уважали, но не стремились с ним познакомиться. Новые фавориты, собравшиеся вокруг Людовика XIV, не спешили сойтись с ним. Да и те, кто был рядом, высказывались сдержанно, хотя и отмечали многие его достоинства - проницательность, ловкость, храбрость, мужество. Так, весть о разрушении Вертея он принял "со свойственной ему стойкостью". Его друг П. Лене отмечал присущие Ларошфуко твердость духа, храбрость и здравый смысл. Он сравнивал его с другим известным фрондером - герцогом Буйонским и полагал, что Ларошфуко "был не менее проницательным, не менее ловким, чем тот". Ш. Сент-Эвремон говорил о его благородстве: "Ему не свойственна корысть, поэтому и неудачи его являются лишь заслугой. В какие бы сложные условия ни поставила его судьба, он никогда не пойдет на низости". Мадам де Мотвиль отзывалась о Ларошфуко с легкой иронией: "Он был довольно солидной фигурой и имел достаточно уважения в обществе, чтобы позволить себе тешиться химерами".

Итак, из отзывов современников, так же как и из характеристик исследователей Ларошфуко, нельзя вынести однозначной оценки этой личности. Бесспорно лишь то, что этот человек всю жизнь старался поступать правильно и гордился этим. Вполне вероятно, что его идеалом были герои "Астреи", и он действительно "всю жизнь был верен романам". Как и любой другой, он совершал ошибки и, возможно, не всегда сам себе в них признавался. Но он всегда стремился прослыть настоящим honnete homme и старался поступать соответствующим образом. Это стремление, как он считал, оставалось незамеченным и непонятым, что вызывало в нем глубокое разочарование.

Если сравнить "Мемуары" Ларошфуко с воспоминаниями других авторов - Монтрезора, де Ретца, мадам де Моттевиль, - то станет заметна их "обезличенность". Автор явно хотел отделить себя от описываемых событий, создать ощущение стороннего наблюдателя. Те части, которые были созданы первыми, даже написаны от третьего лица. На протяжении всего повествования Ларошфуко пытался придерживаться одной линии: "Я не притязаю писать историю и намерен говорить о себе лишь тогда, когда это будет иметь прямое отношение к людям, с которыми я был связан общностью стремлений и дружбой". Ларошфуко рассказывал только о тех событиях, в которых участвовал сам.

Говоря о своих друзьях, он ограничивался яркими, но короткими отзывами, хотя у него были все возможности представить их в самом выгодном свете. Французская исследовательница Н. Хепп объясняет это тем, что "разочаровавшийся человек редко бывает склонен благожелательно смотреть на тех, кто был рядом с ним во времена фавора". Однако общий вывод, который она делает, сводится к тому, что Ларошфуко так поступал вполне сознательно. По мнению исследовательницы, он специально подчеркивал собственные достоинства, рисуя вокруг себя "галерею посредственностей" и описывая политику министров, чтобы подвести читателя к мысли, что ни рыцарский идеализм, ни политический реализм не стоят той цены, которую за них предлагают.

М. Бишоп дает другой вариант объяснения. Обращая внимание на то, что Ларошфуко работал над "Мемуарами" и "Максимами" примерно в одно время, он, полемизируя с некоторыми исследователями, полагающими, что в "Мемуарах" в последний раз проявляются юношеские идеалы Ларошфуко, замечает, что не может человек писать одно произведение, будучи увлечен рыцарским идеалом юности, а затем, отложив эту рукопись и взяв другую, начать критиковать все и вся. В воспоминаниях Ларошфуко, считает Бишоп, нет истинно благородных героев потому, что он уже давно научился различать за человеческими поступками корысть, суетность, трусость, жадность. Доброе и хорошее всегда было связано для него с плохим: "Он видел множество примеров храбрости и верности, - отмечает исследователь, - но они обычно тесно переплетены с другими, менее приятными качествами". Такое объяснение вполне разумно, однако Бишоп как бы не замечает того факта, что собственный образ казался Ларошфуко весьма привлекательным. Очевидно, дело было не только в том, что он распознал общую суть человеческой природы.

Возможно, в "Мемуарах" нашло отражение его стремление поступать правильно, следуя идеалу благородного и благовоспитанного человека, не замеченное ни обществом, ни его друзьями. Ларошфуко не интересовало чужое благородство, потому что он хотел поведать о своем. Эту версию подтверждает и то, как он описывал свои отношения с друзьями. В "Мемуарах" приведено множество примеров, как он предпочитал подвергнуть себя опасности, нежели презреть свой долг по отношению к другу. Так, будучи сам в опале, он помог бежать за границу герцогине де Шеврез и графу Монтрезору. Любопытна фраза, которая сопровождает рассказ об этих поступках: "Я ждал, что кардинал Ришелье снова обрушит на меня свою ненависть, и тем не менее навлекал ее на себя, упорно впадая в одну и ту же вину из-за неотвратимой необходимости выполнить свой долг".

При прочтении первых глав "Мемуаров" возникает впечатление, что Ларошфуко гордился вовсе не тем, что поддерживал близкие отношения с известными людьми, и не своей привязанностью к друзьям, а именно тем, что он поступал по отношению к другим людям "как должно". Он часто подчеркивал, что те или иные его поступки были продиктованы не его желаниями, а долгом перед другим человеком. Так, характеризуя свои отношения с герцогиней де Лонгвиль, из-за которой, по мнению многих, он и ввязался во Фронду, он писал о себе в третьем лице: "Герцог Ларошфуко не мог с такою же откровенностью говорить о своем возвращении к войне: он связал себя словом разделять взгляды г-жи де Лонгвиль и единственное, что тогда было в его возможностях, - это попытаться убедить ее желать мира".