Концептуализация суверенного государства естественно и закономерно предполагает его отождествление с личностью (ср. гоббсовский Левиафан), возникновение юридической государственной личности и международного права как нормативной системы отношений между такими личностями. Возникает концепт государственного расчета (ragione di stato), впоследствии развитый в учения о государственных, национальных и частных (общественных) интересах. Такое различие связано с четким противопоставлением государства и гражданского общества, что предполагает трактовку национальных, интересов (pl.) как соединения целостного личностно-государственного интереса (sing.) с множественностью частных интересов (pl.) гражданского общества.

На первых порах, однако, личностная концептуализация государства, усиленная имперскими традициями суверена-правителя (ср. знаменитые заявления Людовика XIV «L'Etat c'est moi» и Наполеона «La chose publique, l'Etat, се fut moi» – цит. по 24, c. 9), логически вела к попыткам добиться абсолютного преобладания личностно-государственного начала. Отсюда возникает феномен абсолютизма и утопия правления воплощенного разума – философа на троне. Несмотря на довольно скорый крах утопии абсолютного государства и на весьма квалифицированное философское преодоление его концепции (Локк, Кант, Фихте и др.) когнитивная схема государства как личности полностью сохраняет свое значение и может служить посылкой построения рациональной политики. Действительной же опасностью является редукция рациональной политики к мифу о Левиафане. Подобная мифологизация когнитивной схемы государства как личности регулярно воспроизводится в недостаточно рационализированном сознании масс и индивидов. С этим приходится сталкиваться сейчас повседневно, слыша апелляции к России, Грузии, Башкортостану и прочим чудодейственным суверенам.

Территориальность является не менее фундаментальной характеристикой современного государства. Подобно тому, как имперские, а тем более автократические системы знали лишь протосуверенитет-верховенство, территориальность в строгом смысле не была им известна. Автократии объединяют людей одного этоса (веры, рода, полка, языка) вне зависимости от их нахождения. Автократии нередко «пересекаются» или становятся номадическими. Империи, являясь открытыми системами, претендуют на мировую – в идеале – гегемонию и не знают постоянных границ. Нация-государство определяется относительно собственных границ и заключенной в них территории. Наиболее точной характеристикой статуса-состояния было бы территориальное государство. Его характеризует квазигерметичность – система в принципе закрыта, но граница позволяет регулировать степень и характер этого параметра, раскрывая государство в тех отношениях и в той степени, в какой этого требуют государственный расчет и национальные интересы. Для такого государства характерно установление единого, в идеале однородного режима по контрасту с империей, которая предполагает угасание плотности задаваемого из центра режима к ее периферии и признание особенных режимов составляющих ее доминиумов. В данной связи логичным и необходимым становится введение территориально определяемой национальности или гражданства/подданничества, установление паспортного режима. Отчетливое понимание этой логики сделало И.Г. Фихте поборником паспортизации и полицеизма, привело его к формулированию идеи «замкнутого торгового государства».

Одновременно с современным государством возникает нация, которая является единством статуса-состояния и гражданского общества. Она образуется благодаря взаимодополняющему политическому (институциональному) сочетанию этнокультурных и территориальных оснований. Единство «происхождения» (natio) связано не столько с популяционно-биологической чистотой, сколько с общим языком, культурой, а нередко и верой. Территориальные основания предполагают создание торгово-хозяйственных (рынок) и коммуникационных (словесность, книгопечатание) систем. Политическое объединение этнокультурных и территориальных оснований осуществляется путем институционализации: формирования единого правового режима для гражданского общества, создание административного аппарата и паспортно-пограничного режима для государства. Европейская идея национального государства или, точнее, нации-государства фундаментально отличается от позднейшей идеи этнического государства. В то же время следует признать, что привносимый нацией-государством принцип политического равенства националов (граждан/подданных) предполагает принятие ими этнокультурных требований – государственного языка, культурных стандартов и, порой, веры. Неполное их принятие делает отдельные группы граждан политическими меньшинствами, ревитализует структуры имперского типа.

Противоречия, связанные с утверждением суверенности и территориальности современных европейских государств, а также попытки реализации утопии абсолютного государства вели к политическим потрясениям, к революциям сверху и снизу, к религиозным и гражданским войнам. В этих условиях величайшее значение приобретают нерушимость и преемственность политического строя или конституции (лат. constitutio, сложение, нем. Verfassung, составление, в русском сложение, политический строй и в более юридическом смысле устав, ср. чеш. stavba tela, konstituce и как телесное сложение, и как политический строй, ustava в юридическом смысле). Соответственно, существенным признаком действительного государства в отличие от преходящих, чрезвычайных политических образований (антигосударств, по выражению Ф. Шлегеля) становится конституционность как архетип, наследуемый и воспроизводимый каждый поколением по-своему. Конституционность предполагает помимо преходящих законов, которые творит каждое поколение в лице монарха, представительной ассамблеи или путем прямого волеизъявления, существование еще и над ними неких метазаконов, вытекающих из субстанционального единства нации как последовательности поколений в рамках государства-состояния. Сообразно этому конституционная монархия и конституционное государство как таковое вовсе не «ограничены» некими политическими институтами, а напротив целиком и безусловно ориентированы на реализацию «извечной конституции» (25) и самоограничены только этой миссией.

От идеи конституционности и конституционного государства – только один шаг к концепту правового государства (Rechtsstaat), предполагающему не только действительность политической конституции-строя, но и ее закрепление в виде юридической конституции-устава. При этом правовое государство может получить самые различные версии. Либеральные посылки могут реализоваться в ориентации на консервативный образец (извечная конституция Британии, неизменная – США) или на прогрессистское «бесконечное приближение» (endloser Annaherung) к идеальной конституции. Авторитарные посылки ведут к консервативному «воссозданию истинных конституций» или к прогрессистским попыткам «возвести совершенно новое здание государства исключительно по принципам разума» (26, с. 109).

Авторитарное правовое государство в любых версиях неизбежно становится полицейским государством (Polizeistaat), где узурпированный полицейско-бюрократическим аппаратом государственный расчет, служит источником права. Либеральное правовое государство сталкивается с неменьшими трудностями, прежде всего с фундаментальным парадоксом одновременной недопустимости и необходимости того, чтобы государство стало источника права. Право и конституция выше государства, однако именно государство призвано придать им юридическую форму и гарантировать их незыблемость. Парадокс правового государства не разрешим в рамках формального права, хотя и здесь возможна разработка норм и процедур, смягчающих его проявления, например, обусловливание всякого мыслимого акта «возвышения» государства над правом и конституцией соответствующей правовой нормой (существующей или обязательно, в конституционном порядке, должной быть созданной). Более основательной, однако, выглядит апелляция в этих целях к обычному праву, прежде всего личным свободам (британский подход). Это не препятствует государству возвыситься над отдельными законами, но не над неписаной конституцией, не допускает произвола, ущемления гражданских прав. Кроме этого возникают возможности политических решений, связанные с представительством и народным суверенитетом.