Несмотря на впечатляющий прорыв в ряды индустриальных держав, государства Юго-Восточной Азии не смогли заложить фундамент перехода к постиндустриальному типу развития, предполагающему высокие уровни потребления населения и широкое распространение постматериалистической мотивации.

Если принять в качестве критерия стандартов потребления, близких постиндустриальным, сумму годового дохода в 25 тысяч долларов на семью, то сегодня 79 процентов таких семей приходятся на развитые страны. Средний класс в новых индустриальных государствах также крайне малочислен: в Индонезии к нему относят не более 4 процентов населения, в Таиланде — около 7,6, а в Южной Корее —от 10,5 до несколько более 11 процентов, и одно только это делает сомнительной возможность устойчивого хозяйственного роста в этих странах.

Не менее острой остается и зависимость государств региона от остального мира в области образования. В условиях низкого уровня жизни образованность не воспринимается в качестве значимой ценности, а творческая деятельность не может стать органичной и настоятельной потребностью. Если во Франции 44, а в США — до 65 процентов выпускников школ поступают в высшие учебные заведения, то в Малайзии этот показатель остается на уровне 12 процентов. Так как при этом большая часть студентов учится в технических вузах и не получает всесторонней университетской подготовки, молодые специалисты могут успешно работать в сфере использования западных технологий, но не создавать новые; как следствие, в Японии, не говоря о других странах региона, на протяжении всех послевоенных десятилетий фактор повышения квалификации работников оставался последним среди десяти наиболее важных составляющих экономического роста. Сформировавшаяся в 80-е годы ориентация на обучение студентов за рубежом также не оправдала себя: в середине 90-х более четверти южнокорейских, трети тайваньских и 95 процентов (!) китайских студентов, обучающихся за границей, видя перспективы, открывающиеся перед ними в Европе и США, не возвращались домой после окончания учебы. Нерешенность во всех странах региона важнейших задач, жизненно необходимых для формирования основ постиндустриального общества, обусловила неизбежный застой и спад в их хозяйственной динамике.

На наш взгляд, определяющей особенностью начавшегося в 1997 году кризиса является то, что он представляет собой кризис индустриального хозяйства в постиндустриальную эпоху, со всей определенностью показывающий, что сегодня развитые страны вполне могут обойтись без “третьего мира”, в то время как “третий мир” не способен развиваться на собственной основе. Важнейшими причинами кризиса стали, как мы уже отмечали, узость национальных рынков стран Юго-Восточной Азии, неспособность их к самостоятельному формированию технологической стратегии и крайняя зависимость от притока иностранных инвестиций, вызванная ограниченностью возможностей внутреннего накопления. Поводом же оказалась финансовая дестабилизация, вызванная трудностями рефинансирования внешнего долга и невозможностью поддерживать стабильный курс национальных валют в большинстве стран региона.

Волна финансового кризиса началась с девальвации тайского бата в августе 1997 года. В течение месяца последовало обесценение национальных валют в Южной Корее, Индонезии, Малайзии и на Филиппинах. Резко упали цены на недвижимость; в одном только Бангкоке с конца 1995 года оставались невостребованными жилые и офисные помещения общей стоимостью в 20 миллиардов долларов. При этом граждане, стремившиеся снять свои вклады в банках и инвестиционных фондах, не могли сделать этого, так как средства были вложены в разнообразные промышленные и строительные проекты. В течение считанных месяцев от благополучия азиатских стран не осталось и следа. Примером может служить южнокорейская экономика, занимавшая накануне кризиса одиннадцатое место в мировой “табели о рангах”: внешний государственный долг достиг здесь 22 процентов ВНП, падение курса национальной валюты превысило 30 процентов только за третий квартал 1997 года, валютные запасы оказались исчерпаны, а объем кредита, который был выделен стране в конце 1997 года, превосходил международную финансовую помощь, предоставленную в 1994 году Мексике, которую мало кто способен отнести к числу развитых стран. Еще более катастрофическими стали последствия в Малайзии и Индонезии: в первом случае имеют место фактически полная изоляция страны от внешнего мира и отмена конвертируемости ринггита, во втором — резкое снижение уровня жизни привело к гражданским волнениям, свергшим в мае прошлого года режим президента Сухарто.

Однако особо следует остановиться на том, что кризис 1997 года, начавшийся на периферийных рынках, не оказал существенного влияния на глобальную финансовую стабильность. Значимость потрясений осени 1997 года, которые многие аналитики по горячим следам поспешили сравнить с событиями, имевшими место за десять лет до этого, отнюдь не оказалась столь велика. Снизившись с 21 по 27 октября с 8060 до 7161 пункта, то есть несколько более чем на II процентов, индекс Доу-Джонса вернулся к прежним позициям исключительно быстро: менее чем через полтора месяца, 5 декабря, он достиг уровня в 8149 пунктов и завершил год на отметке 7908 пунктов — почти на 23 процента выше уровня закрытия 1996 года. В Европе также не было зафиксировано никаких катастрофических последствий азиатского краха. В ходе октябрьского кризиса 1997 года индексы в Лондоне снизились на 7,6 процента, в Париже — на 11,2, во Франкфурте — на 14,5 процента, причем обратные подвижки были быстрыми и радикальными. Между началом января и концом июня 1998 года основные фондовые индексы продолжили свой рост и поднялись до небывалых значений — американский Доу-Джонс — с 7908,25 до 9367,84, немецкий DAX — с 4249,7 до 6217,83, итальянский Mibtel — с 16806 до 26741, французский САС-40 — с 2998,9 до 4404,9. Максимальный рост в данном случае составил 59,12 процента, минимальный — 18,46 процента за полгода.

К началу 1998 года появилась возможность оценить воздействие азиатского кризиса на западные финансовые рынки и экономику постиндустриального мира в целом. Во-первых, существенно снизились цены на рынках сырьевых и промышленных товаров, что было обусловлено девальвацией азиатских валют и увеличением экспорта из охваченных кризисом стран. Уже на этом этапе стало очевидным, что следующей жертвой катастрофы должна стать Россия, экономика которой полностью зависит от экспорта энергоносителей и сырья. Во-вторых, оказалось, что зависимость постиндустриальных экономик от экспорта в Азию существенно преувеличена; при этом его сокращение фактически не коснулось высокотехнологичных производств. В-третьих, и это следует отметить особо, выявилась высокая степень подвижности (volatility) и непредсказуемости финансовых рынков развитых стран. Если, например, в 1995 году средние ежедневные колебания цен закрытия индекса Доу-Джонса составляли 20,8 пункта при среднем значении индекса в 4215 пунктов (0,45 процента), то в 1997 году они достигли 79,0 пункта при средней величине индекса в 7639 пунктов (1,02 процента).