План.

1. Одежда и мода

2. От социального статуса к персональному положению

3. Денежная теория платья Веблена

4. Джинсы, социальная схожесть и социальное неравенство

5. Расточительство, красота, уродство и мода

6. Зиммель: дуализм и теория стекания

7. Одежда как язык

8. Рост числа неясностей в интерпретации

Литература

Одежда и мода

Ричард Сеннетт (1978) оценивает одежду как важное средство демонстрации социального положения, но отмечает, что выражаемое изменялось со временем. В Лондоне и Париже 18 века было легко определить социальный статус по одежде на улицах, потому что она была высоко кодифицирована и намеренно свидетельствовала о публичном статусе индивида, например, о профессиональной принадлежности. Индивид как экспрессивная личность был заключен в четырех стенах своего дома, и только социальные маски гордо вышагивали по городским улицам. Но индустриализация и подъем буржуазной культуры породили нового индивида - и вместо того, чтобы показывать публичный характер хозяина, одежда стала показывать персональные характеристики его карьеры. В результате, люди стали одеваться очень унифицированном индивидуально, опасаясь, что необычная пуговица на манжете будет выдавать их как глубоко погрязших и девиантных тварей в глазах других. Культура потребления 20 века, создав “индивидуальный” стиль жизни, трансформировала этот страх в удовольствие.

Для Веблена (1899) платье было выражением денежной культуры. Если использовать более прямые термины: одежда предоставляет идеальную возможность продемонстрировать всем и каждому, насколько мы богаты. Одежда подходит для этого образа демонстрации лучше, чем другие объекты, поскольку ее можно унести в сумке, куда бы мы ни отправились, так что даже совершенно незнакомые люди могут на глазок определить, насколько мы богаты (или не богаты: “Дешевое платье делает дешевого человека”: Веблен, 1899). С этой точки зрения одежда не предназначалась для защиты человека от природных явлений - и, на самом деле, многие замерзали ради того, чтобы выглядеть хорошо одетыми. Высокий престиж гарантировался, если одежда человека свидетельствовала о том, что он не вовлечен в ручной труд любого вида, то есть, он потребляет, не производя. Дэвис (1989) рассматривает то, как эти оскорбительные различения Веблена работают в случае наиболее демократичной и рабочей (в смысле классовой принадлежности) одежды - джинсов.

В 1983, Леди Паже отметила, что “Причина, по которой моды сейчас так часто меняются, в том, что они мгновенно проникают в каждую страту общества, опошляются и становятся обычными”. Это, возможно, самое раннее утверждение одной из классических социологических теорий, меняется в товарном обществе: за эмуляцией одежды высшего класса следует изменение, поскольку низший класс начинает пересекаться с высшим - другими словами, изменение моды является результатом классового соревнования на уровне облика. Георг Зиммель ввел этот подход в социологическую дисциплину, и его идеи рассматриваются в данной статье. Эта теория, иногда называемая “теорией стекания” имеет наибольший объяснительный потенциал, когда есть общее согласие по факту, что высший класс должен быть объектом подражания. МакКрэкен (McCracken) указывает на то, что “преследование и бегство” - более уместное определение, чем “стекание”, поскольку низшие классы активно следуют по пятам высших, и, следовательно, динамика скорее восходящая, чем нисходящая.

Хотя многие писатели отмечали, что одежда может функционировать как средство выражения, только сравнительно недавно платье стало трактоваться как язык и его семиотические структуры подверглись изучению. Sahlins (76) пытается показать, как платье (в качестве семиотической системы) может рассматриваться как карта культурной вселенной, в которой мы живем. McCracken, однако, бросает вызов точке зрения, что одежду можно с пользой трактовать как язык, аргументируя это тем, что нехватка свободы комбинирования в одежде делает аналогию совершенно неадекватной.

От социального статуса к персональному положению

Мы часто представляем, что первичная задача одежды - выражение нашей личности, и, на самом деле, психология обычно смотрит на платье с этой точки зрения. Эта идея достаточно нова, сдвиг в сторону подобной интерпретации одежды можно найти у Сеннетта, в сравнении того, как люди одевались в восемнадцатом и девятнадцатом столетиях. Носитель одежды восемнадцатого столетия вел себя так, как если бы платье во многом выражало не личные характеристики, а социальный статус:

Внешний облик на улицах Лондона и Парижа два столетия назад должен был служить более четким индикатором социального положения [чем сейчас]. Слуги были легко отличимы от рабочих. Вид трудовой деятельности можно было узнать по определенным вещам, свойственным каждому трейду, равно как и статус работника в этой организации - по лентам и пуговицам на нем. Представители средних слоев общества, адвокаты, бухгалтера и торговцы - все носили отличительный декор, драпировки и ленточки. Представители высших слоев появлялись на улицах в костюмах, которые не только отделяли их от низших, но и позволяли господствовать на улице.

Это было, как если бы люди носили ярлычки, доходчиво описывающие их статус и все, что с этим связано. Это был крайне формализованный и церемониальный театр, в котором публика мгновенно угадывала типаж, изображаемый актером. К платью на улицах восемнадцатого века применима ремарка Ролана Барта по поводу театрального костюма: “костюм должен быть аргументом . костюм имеет сильное семантическое значение, он должен быть не только увиден, но и прочитан, он сообщает идеи, информацию или чувства . Властный, популярный и гражданский театры всегда используют определенный код одежды”. Так что, кто в белой шляпе - тот всегда хороший парень. Социальный порядок был отлично виден в обликах, дефилирующих по улицам.

Но, по мере того, как восемнадцатый век изживал себя, а влияние капиталистической индустриализации все возрастало, возрастал и разрыв между домом и улицей в терминах того, что они значили и как люди одевались. Публичный мир оставался формальным, но мир дома начал от этого отходить: если на публике тело было прикрыто сугубо конвенциональной одеждой, свидетельствующей о социальном статусе, то дома свободное платье позволяло телу отвлечься от бытия формальным фасадом. Тело стало рассматриваться как нечто естественное, что подлежит выражению. Это можно проследить в философском эссе Дидро, посвященном его старому платью:

Оно было сделано для меня, и я был сделан для него. Оно плотно облегает все изгибы моих рук и ног, не стесняя меня. Новое - тугое и накрахмаленное, оно превращает меня в манекен . Я был абсолютным властелином своего старого платья, я стал рабом нового. (Diderot, 1769)

Очевиден сдвиг от тела, управляющего одеждой, к одежде, управляющей телом. Сеннетт пишет, что “Дома одежда подходит телу и его потребностям; на улице человек попадает в одежду, задача которой - позволить другим понять, кто он и действовать соответствующе”. Эта идея тела как чего-то естественного и требующего выражения в публичной сфере по настоящему проявилась только в девятнадцатом веке. На самом деле, для некоторых писателей это зашло настолько далеко, что одежда стала рассматриваться не как маска для тела, а как его продолжение - наше тело начало наделять наши туалеты своей многозначительностью. Писатель, которого я имею в виду - это Herman Lotze, чья слава теперь заметно потускнела, Основными принципами его книги Microcosmus, вышедшей на английском в 1885, были следующие: