Подобно Бодену, Гоббс выделяет различные формы государства в зависимости от того, в чьих руках находится суверенитет: одного человека (монархия), собрания части граждан (аристократия) или же «собрания всех, кто хочет участвовать» (демократия или народное правление). [110] Но даже в том случае, когда народ (общество) наделен суверенитетом и, стало быть, в количественном отношении совпадает с государством, общество и государство у Гоббса не тождественны, ибо при демократии выступает в двух ипостасях: в одном случае – это просто совокупность граждан (подданных), «множество людей», т.е. общество, а в другом – это носитель верховной власти, «единое лицо», т.е. государство. Таки образом, Гоббс полностью порывает с античными воззрениями на общество и государство, как на синонимичные понятия. Вместе с тем Гоббс, подобно его предшественникам (Боден, Гроций), склонен отождествлять государство («единое лицо», обладающее суверенитетом) с правительством (человек, собрание или большинство народа). Подобная несообразность была вызвана тем, что все эти мыслители наделяли суверенитетом именно правительство, и лишь Ж.-Ж. Руссо нашел выход из создавшейся путаницы, прочно закрепив суверенитет не за правительством, а за народом в целом.

Целью государства, по Гоббсу, является «главным образом обеспечение безопасности».[111] Однако такая трактовка в конечном счете приводит Гоббса к некоторой односторонности при характеристике сущности государства. Так, если Аристотель, уподобляя власть главы семейства власти царя, все же никогда не смешивал государство с семьей, подчеркивая, что это принципиально разные уровни «общения», то Гоббс, различая государство и семью, кладет в основу этого различия такой сомнительный критерий, как способность собственными силами защитить себя.[112] Вследствие этого он вынужден признать, что даже отдельная семья, если «только она обладает из-за своей численности или других благоприятных условий такой силой, что не может быть покорена без риска войны», в принципе, подпадает под определение государства. В связи с этим Гоббсу может быть задан следующий вопрос: можно ли считать государство таковым по определению, если не в состоянии защитить себя? Или это нечто другое? В этом заключается явная методологическая слабость построений Гоббса.

Небесспорны суждения Гоббса и в отношении государственных форм. В противовес взглядам античных мыслителей, Гоббс отказывается различать «правильные» и «неправильные» формы государства, причем говорит об этом открыто. Как отмечает Мееровский, «стирая различия между… формами государственного правления (монархией и тиранией, аристократией и олигархией), подчеркивая субъективность и условность каких бы то ни было оценок политических режимов, Гоббс делает шаг назад даже по сравнению с Аристотелем».[113] Согласно Гоббсу, «неправильных форм правления вообще не существует, поскольку государство устанавливается в интересах мира и безопасности всех граждан»,[114] а что касается таких понятий, как «тирания», «олигархия» или «анархия», то они придуманы теми, кто пострадал, соответственно, при режиме монархии, аристократии и демократии.[115] Вопрос же о том, какая из трех выделенных им форм является наилучшей, для Гоббса был не так уж важен.[116] Главное – чтобы власть суверена была абсолютной, т.е. сильной (неограниченной), постоянной (вечной), неделимой и свободной от какого бы то ни было контроля со стороны подданных.[117] Поэтому, по мнению Гоббса, монархия все-таки предпочтительнее, поскольку она более отвечает принципу абсолютной власти.[118] Впрочем, здесь сказываются уже политические симпатии самого Гоббса. Заметим, что Спиноза, исходя из сходных теоретических посылок, более склонялся к демократической форме правления.[119]

Основной причиной, побудившей людей заключить общественный договор и основать государство, по мнению Гоббса, было стремление их выйти из состояния «войны всех против всех», якобы, имманентно присущего догосударственному человечеству. Впрочем, по мнению исследователей, Гоббс сам не очень верил, что подобное состояние действительно имело место в прошлом. «Заметим, - пишет Чичерин, - что состояние природы понимается здесь (у Гоббса в «Левиафане» - И.Ч.)не как действительно существовавший быт, предшествовавший образованию человеческих обществ, а как известный способ конструкции общежития из первоначальных его элементов».[120] А вот высказывание на этот счет самого Гоббса: «Может быть, кто-нибудь подумает, что такого времени и такой войны, как изображенные мной никогда не было; да я и не думаю, чтобы они когда-либо существовали как общее правило по всему миру. Однако есть много мест, где люди живут так и сейчас».[121] Стало быть «война всех против всех» - это скорее умозрительная конструкция, призванная наглядно показать, что ожидает людей, если они откажутся подчиняться верховной власти.

Безусловно, Гоббс не мог не отдавать себе отчет в том, что неограниченная власть склонна к попранию интересов граждан (подданных), однако расценивал возможные злоупотребления не более как мелкие неудобства, с которыми вполне можно примириться, чтобы только не допустить «войны всех против всех».[122] Иными словами, выбирая между свободой и личной безопасностью, Гоббс отдавал предпочтение последней.

«… Единственной альтернативой состояния войны всех против всех служит, по Гоббсу, ничем не ограниченная государственная власть».[123] Впрочем, «Гоббс считал, что свобода подданных вполне совместима с неограниченной властью суверена, если под свободой понимается не свобода от законов, а свобода делать то, что не указано в соглашениях с властью», т.е. здесь подразумевались гражданские и экономические свободы (свобода торговли, выбора местожительства, воспитания детей и пр.), но не политические».[124] Гоббс полагал также, что правителям нет необходимости чрезмерно угнетать своих подданных, «чья сила составляет их собственную силу и славу»,[125] т.е. придерживаться принципа: сильный народ – сильный правитель, который впоследствии будет подвергнут резкой критике со стороны Руссо.

Понятно, что Гоббс довольно критически подходил к вопросу о праве народа свергнуть правительство. Он признавал за подданными подобное право, но лишь в том случае, когда верховная власть перестает выполнять функцию по осуществлению мира и безопасности.[126]

Пожалуй, самое слабое место в концепции Гоббса – это недооценка им индивидуальных различий между людьми, а отсюда – игнорирование такого важного фактора, как разность интересов индивидов, представляющих собой, по его мнению, стандартные человеческие единицы. «Единство интересов всех граждан он считает абсолютным, постоянным фактором, цементирующим государственное устройство, скрепляющим его организацию Различия классовых, сословных интересов отступает на задний план»[127].

2. Жан-Жак Руссо (1712-1778 гг.)

Характеризуя концепцию общественного договора, Чичерин полагал, что ее последователи, изображая догосударственное состояние человека, расценивали его не как существовавшее в действительности, а скорее как некую умозрительную конструкцию, помогающую лучше понять сущность государства. «Идя путем умозрения, исследователи естественного закона отправлялись не от действительного общежития, а от представляемого умом, точно также как геометр в своих выводах отправляется не от действительности, а от представляемых фигур, которые он строит из первоначальных их элементов: линий и точек».[128] Подобный же взгляд на «естественное состояние» человека Чичерин приписывал, в частности, Ж.-Ж. Руссо. «Требуя обращения мысли к первобытному состоянию человека, Руссо не думает, однако утверждать, что это состояние действительно существует или некогда существовало в человечестве. Напротив, он прямо говорит, что это - чистый вымысел, и что подобные исследования надо принимать не за исторические истины, а за гипотетические рассуждения, которые способствуют только лучшему выяснению предмета. Таким образом, факты совершенно устраняются как не идущие к делу. Берется отвлеченное понятие о человеке и из этого понятия логическим путем выводится вся последовательная нить его развития».[129] Однако на наш взгляд, подобная трактовка, совершенно справедливая в отношении Гоббса, вряд ли применима к Руссо. Как и у Гоббса, начальной точкой теоретических рассуждений у Руссо выступает атомизированный индивид, однако из совокупности таких индивидов, по Руссо, нельзя сразу создать общество и построить государство, т.к. для этого должны еще иметься в наличии необходимые предпосылки, созданные как самими людьми, благодаря присущей им от природы способности к совершенствованию, так и под влиянием некоторых внешних факторов.[130] «Общество, утверждает Руссо, в известном смысле естественно для человеческого рода, но естественно так же, как дряхлость для индивида; народам нужны искусства, законы и управление, но нужны так, как старикам костыли. Утверждение общественного порядка проистекает из природы человека, но только в результате роковой случайности, которой следовало бы никогда не происходить, в результате известных внешних обстоятельств, которые могут не наступать вовсе или по крайней мере быть замедлены, человеческий род может ускорить или отсрочить наступление своей старости».[131] Словом, прежде чем создать государство, человечество должно пройти довольно длительный путь развития (или, напротив, деградации), связанный также с преобразованием окружающей среды (нечто подобное, как мы помним, описывал еще Гроций). Следовательно, до создания государства люди должны были некоторое время пребывать в догосударственном («естественном») состоянии. Поэтому, по нашему мнению, Руссо рассматривал изображаемое им «естественное состояние» не как умозрительную конструкцию, а скорее как рабочую гипотезу, причем он действительно верил, что нечто подобное имело место в прошлом.