Отношение к этим двум категориям умерших было в корне различно: «родителей» почитали, а «мертвяков» боялись и старались обезвредить.

Почитание «родителей» - настоящий семейный (очевидно, родовой) культ предков. Он и засвидетельствован средневековыми авторами (Титмар Мерзебургский): «domesticos colunt deos» - «они чтут домашних богов») и отчасти сохранился в качестве пережитков до наших дней.

Русские крестьяне поминают родителей в определенные дни года, особенно в родительскую субботу (перед масленицей, а также перед Троицей), на радуницу (послепасхальная неделя).

Еще один след существовавшего некогда культа предков – фантастический образ Чура или Щура. Очень вероятно, что это был почитаемый предок родоначальник. Культ его прямо не засвидетельствован, но сохранились убедительные следы его в славянских языках. Восклицание «Чур!», «Чур меня!», «Чур, это мое!» означали, видимо, призывание Чура на помощь; сейчас оно сохранилось в детских играх.

Наконец, последний пережиток древнего семейно-родового культа предков – вера в домового, сохранившаяся доныне, особенно у восточных славян, где патриархально-семейный уклад держался дольше. Домовой (домовик, доможил, хозяин, суседко и пр.) – это невидимый покровитель семьи; по народным верованиям он есть в каждом доме, живет обычно под печкой, за печкой, под порогом; человекообразен, покровительствует трудолюбивым, но наказывает ленивых хозяев, требует уважения к себе и маленьких жертвоприношений – немного хлеба, соли каши и пр., любит лошадей, но только если лошадь ему по нраву, иначе может загубить лошадь.

Домовой может предстать в виде старика, умершего хозяина или даже живого.

В его образе как бы олицетворялось благополучие и неблагополучие семьи и хозяйства.

Сохранение этого образа от древней эпохи объясняется устойчивостью патриархального быта в русских и белорусских крестьянских семьях.

Совсем иным было отношение к «нечистым» умершим, которые ни к семейному, ни к родовому культу отношения не имели. Нечистых просто боялись. Эта суеверная боязнь, очевидно, была порождена либо страхом перед этими людьми при жизни * (колдуны), либо самой необычностью их смерти. Славяне боялись не души или духа мертвеца, а его самого. Это видно из приемов обезвреживания такого опасного мертвеца: чтобы не дать ему вставать из могилы и вредить живым, труп пробивали осиновым колом, вбивали зуб от бороны позади ушей и пр.; словом, боялись именно самого трупа, а не души, и верили в его сверхъестественную способность двигаться после смерти.

Нечистым приписывали и дурное влияние на погоду. Например, засуху; чтобы предотвратить ее, выкапывали из могилы труп самоубийцы или иного мертвяка и бросали его в болото, либо заливали могилу водой.

Такие нечистые умершие назывались упырями. У сербов – вампирами, у северных русских – еретниками, и т.п. может быть, древнее слово «навье» (Навий») означало именно таких нечистых и опасных мертвецов? В Киевской летописи помещен (под 1092 г.) рассказ о том, как случившийся в Полоцке мор (эпидемия) испуганный народ объяснял тем, что «се навое бьют полочаны». В одном из поучений (Слово иона Златоуста) говорится о каких-то обрядах в честь этих мертвецов: «навеем мовь творят и попел посреде сыплют».[5]

Рядом с семейно-родовыми формами культа у славян существовали и общинные культы, связанные, прежде всего, с земледелием. Свидетельства о них в ранних письменных источниках, правда, скудны.

В одном церковном поучении говорится: «Ов требу сътвори на студеньци (у источника), дъжда (дождя) искы от него»[6]. В другом месте той же летописи (под 1068 г.) речь идет о каких-то празденствах, видимо, связанных с земледелием[7].

В позднейшее время у славян сохранились многочисленные и очень устойчивые пережитки аграрного культа, в виде праздников и слившихся впоследствии с церковными праздниками: святки, падающие на время зимнего солнцестояния, масленица – в начале весны, весенние обряды, относимые теперь к христианской Пасхе; летний цикл праздников, приуроченных к троициному дню, частью – ко дню Иоанна Крестителя (Ивана Купалы), осенние братчины – общинные трапезы после уборки урожая. Все эти обычаи иобряды очень сложи у всех славянских народов.

Менее ясен вопрос о тех олицетворенных образах божеств – покровителей земледелия, которые, несомненно, имелись у славян. В литературе встречаются, правда, имена каких-то мифологических существ, якобы покровительствующих земледелию (Коледа, Ярило, Купала, Лель, Кострома и др.).

Но все образы весьма сомнительны: они либо формировались под влиянием христианства (Купала – Иоанн Креститель, Лель – «аллилуйя»), либо являются простой персонификацией праздников и обрядов (Коледа – праздник календ, совпадает с зимними святками).

Письменные источники сохранили имена древнеславянских божеств, некоторые из них имели, видимо, какое-то отношение к земледельческому хозяйству. Таковы были солнечные божества Сварог, Даждьбог, Хорс. Возможно, что с земледельческим хозяйством был связан и бог грозы Перун (обозначает «ударяющий»), позже ставший на Руси княжеским богом; почитался ли он крестьянами – неизвестно. Покровителем скотоводства был Велес (Волос) – скотий бог.

Единственный засвидетельствованный женский бог – Мокошь, покровительница женских работ, прядения и ткачества.

Неясно значение Рода: он был либо покровителем духов рождения и плодородия, либо родовых духов-предков.

О культе племенных богов можно говорить тоже лишь предположительно (Святовит, Яровит, Ручевит, Дабог).

Само слово «Бог» исконно славянское, общее для всех славянских языков, а также родственное древнеримскому «вада» и древнеиндийскому «впада». Основное значение этого слова – счастье, удача. С течением времени представление об удаче, успехе, счастье, везении олицетворились в образе некого духа, дающего удачу. Еще в начале ХV века в Москве на царской свадьбе один боярин сказал другому, споря с ним из-за места: «У твоего брата бог в кике (в жене), а у тебя бога в кике нет»: брат второго боярина был женат на сестре царя.[8].

Другое общеславянское обозначение сверхъестественного существа – бес. Это слово, видимо, означало в начале все сверхъестественное и страшное (литовское baisas – страх, лат. Foedus – ужасный, отвратительный).

До сих пор сохраняются в русском языке слова «бешеный», «беситься». После принятия христианства слово «бес» стало синонимом злого духа, равнозначным с понятием дьявола, сатаны.

Такая же судьба постигла представление о черте. Но дохристианское значение этого образа неясно, как не совсем ясна и этимология слова «черт».

Из разных попыток его объяснить наиболее правдоподобно предположение чеха Карела Эрбена: он возводит к древнеславянскому krt, тот же корень и в слове «крачун» («корочун»), которое известно славянам и их соседям. «его хватил корочун» - по-русски означает он умер, также какой-то дух или божество зимы.

Можно думать, что древние славяне верили в некое божество зимы и смерти. Есть следы раздвоения образа krt- crt, может связано с дуалистическим представлением о светлом и темном.