Человек как субъект мира, утратив ощущение абсолютных ценностей, существующих вне его «я», лишается источника жизни, своего рода плодородной почвы для существования. Он замыкается в сфере своей обыденной личности. Его способность прозревать в окружающей реальности божественное начало и, следовательно, видеть в реальности смысл исчезает. Сама реальность и собственная жизнь стала для человека, героя «Бесплодной земли», чередой непрерывно сменяющих друг друга конечных форм и пустых понятий.

Человек (художник) как субъект культуры также оказался предоставлен самому себе. Романтизм уничтожил традицию (систему устойчивых эстетических принципов), которая была для художника источником творчества. Современный художник пытается обрести вдохновение, обращаясь к своему обыденному «я», но подлинное творчество связано не с обыденной личностью, не с импульсивным вдохновением, а с традицией. Последняя же разорвана в сознании героя «Бесплодной земли». Прошлое и настоящее культуры изолированы друг от друга. Прошлое замкнуто на себе самом и возникает в поэме в виде обрывочных воспоминаний, бессвязного нагромождения вырванных из контекста цитат и образов. Настоящее в свою очередь не несет в себе прошлого, ибо герой не ощущает и не осознает из глубинной тождественности той метафизической основы, которая их объединяет. Следовательно, и прошлое, и настоящее лишены для него смысла. Е.Ганнер полагает, что возникающие в пятой части «Бесплодной земли» видения повествователя, которые символизируют крушение западной культуры заставляют его искать истину в восточной мудрости. Идеи буддизма и индуизма создают, по мнению исследовательницы, нравственную основу для возрождения героя. [22, С. 133] С этим утверждением вряд ли можно согласится, ибо поэтический текст делает очевидным, что постулаты «Бхагават-гиты» и Упанишад превратились в современном мире в пустые абстракции и утратили всякий смысл. Восточная мудрость - такая же бесплодная пустыня для героя, как и западная.

Распад европейской культуры Элиот мыслил не только в историческом, но и в синхроническом срезе. Ее жизненность заключена в единстве всех ее составляющих, т.е. национальных культур. Такое единство, по мнению поэта, со всей очевидностью демонстрировало позднее средневековье. Однако с течением времени произошло обособление национальных культур, поскольку у европейцев исчезло ощущение актуальности для современной жизни основы всей европейской культуры – античности. Идея распада европейского древа передается Элиотом в «Бесплодной земле» при помощи смешения различных языков. Цитаты на семи языках, которые включаются в английскую речь повествователя, создают ощущение языковой сумятицы, Вавилонского столпотворения, которое достигает кульминации в финале поэмы:

London Brige is falling down falling down falling

down

Poi s’ascose nel foco che gli affina

Le Prince d’Aquitaine a la tour abolie

This fragments I have shored against my ruins

Why then Ile Fit you. Hieronimo’s mad againe.

Datta. Dayadhvam. Damyata.

Shantih Shantih Shantih

2. 2. Мировоззрение Т.С.Элиота в поэме «Бесплодная земля»

Весь этот комплекс идей представлен в поэме двумя центральными темами. Первая из них традиционно обозначается в элиотоведении как «смерть-в-жизни». [20, С. 38 – 39] Герой «Бесплодной земли» утратил жизненные силы: его бытие лишено смысла. Оно бессознательно, автоматично. Такого рода существование связано не с миром жизни, а с миром смерти. Смерть в контексте поэмы перестает быть освобождающей силой и становится формой экзистенции. Эта идея задана уже в эпиграфе, где говорится о умской Сивилле, которая от старости превратилась в горсточку пыли, но тем не менее не прекратила своего земного существования.

В «Бесплодной земле» Элиот демонстрирует читателю различные вариации темы смерти-в-жизни. Мария Лариш с ее беспредметными воспоминаниями; сам повествователь поэмы, переживший любовный экстаз в гиацинтовом саду; мадам Созострис; толпа безликих людей, движущаяся по Лондонскому мосту; великосветская дама, вульгарная девица Лил, клерк и машинистка и другие персонажи поэмы – существование всех этих героев есть смерть-в-жизни.

Итак, смерть неразрывно связана с безразличием людей к добру и злу, с неумением отличить добро от зла. Хотя Бодлер этически оправдывает зло в своих стихах, как единственно возможную в современном мире форму жизни, Элиот отвергает в «Бесплодной земле» это оправдание. Для него жизнь-во-зле есть фиктивное, неподлинное существование. Страсть к злу эфемерна. Она опустошает человека, вытесняет божественное начало в его душе и лишает субъекта индивидуальности. Своего героя Элиот не наделяет патологической чувствительностью, но дает читателю понять, что повествователь «Бесплодной земли» прожил жизнь бодлеровского героя. В поэме наступил новый этап этой жизни. Упоение чувственностью прошло, и бодлеровский монстр превратился в безликий автомат. В его поступках нет ни добра, ни даже осознанного зла и, следовательно, нет и витальности.

В III главе поэмы («Огненная проповедь») читатель оказывается свидетелем любовного свидания клерка и машинистки. Оно наглядно демонстрирует концепцию Элиота, только что рассмотренную нами. Читатель видит, что любовь превратилась для современных людей в своеобразное телесное упражнение, вошедшее в привычку. Здесь нет ни животной страсти, ни осознанного зла, ни любви и добра. Акт живой природы напоминает нам скорее механический процесс, работу раз и навсегда заведенных автоматов. Итак, согласно Элиоту, неспособность людей различать добро и зло неизбежно связана с формой их существования, смертью-в-жизни.

К сожалению, в элиотоведении, как правило, упускается из виду актуальнейший, на наш взгляд, вопрос о возможных литературных источниках центральной темы поэмы, которую Элиот сам называл «смерть-в-жизни». Из всех известных нам исследователей эту проблему рассматривает в своей работе лишь Е.Ганнер. Она полагает, что основная тема «Бесплодной земли» была подсказана автору знаменитой поэмой С.Т.Кольриджа «Сказание о старом мореходе». Элиот, как указывает Ганнер, заимствует у Кольриджа образ жизни-в-смерти и переосмысляет его в тему смерти-в-жизни. [22, С. 143] Исследовательница подробнейшим образом аргументирует свое предположение, проводя сопоставление центральных тем двух поэм. Однако конкретных фактологических доказательств того, что Элиот взял образ именно у Кольриджа, у нас нет. Мотив жизни-в-смерти был широко распространен в литературе XIX века, и вполне мог быть заимствован Элиотом у Гофмана, Шелли, Э.По, Т.Готье и др.

Очевидным остается изменение в его обозначении. На первый взгляд, различия тут нет: смерть-в-жизни и жизнь-в-смерти фиксируют пограничное состояние между смертью и жизнью. Однако за видимым сходством скрывается принципиальное несовпадение двух идей. Тема жизни-в-смерти предполагает сохранение цельности личности, ее жизненности, даже когда она погружена в мир смерти и испытывает воздействие этого мира. Тема смерти-в-жизни в «Бесплодной земле» исключает всякую жизненность и означает, что все жизненные формы стали формами смерти.