Субстанциональному подходу противостоит конструктивистский, видящий причину возникновения ценности в социальных общностях. Один из виднейших его представителей, Георг Зиммель, полагал, что ценность не есть непосредственное качество предмета, "как цвет или температура"[20], а является суждением субъекта об объекте. Ценность объективируется в процессе обмена, в результате множества соглашений относительно "жертвы" и прибыли обменивающихся сторон. В итоге в сообществе вырабатываются общепринятые пропорции обмена. Деньги окончательно объективируют ценность и облекают ее в количественную форму. Цена становится своего рода "линейкой", которая, кажется, измеряет нечто присущее самим вещам, но на деле - пропорции обмена. Такой взгляд на природу ценности представляется более продуктивным.

Маркс выделяет еще один существенный компонент ценности - полезность или потребительную стоимость. Ценность любого товара состоит в удовлетворении человеческих потребностей. Эта стоимость не является интересной для экономиста. Она есть просто условие возникновения меновой ценности как воплощенного труда. В тех случаях, когда потребности не определяются физиологическими причинами, они являются "аппетитом духа" и столь же "естественны, как голод для желудка"[21].

Итак, чтобы объяснить источники ценности произведения искусства, мы должны, во-первых, вычленять группы, которые ее создают. А, во-вторых, потребности (групповые или индивидуальные), которым удовлетворяют произведения искусства; функции, которые они имеют и которые наделяют их специфической потребительской стоимостью.

В определении стоимости произведения искусства необходимо учесть категории, связанные с редкостью, уникальностью и невозможностью воспроизводства. Уникальность создается временем: временем физическим и временем историческим (благодаря историческим событиям, людям, мастерам, школам). Редкость также связана с художественной ценностью, с автором.

"Объективные" характеристики произведения искусства редкости, старости, художественности, товарности и коллекционности актуализируются при определенных условиях.

Произведения искусства могут стать символами высокого социального положения и заимствоваться новыми элитами. Они используются для создания личной истории, новой идентичности. Они также могут превратиться в предмет коллекционирования, как старые замки или флаконы для духов. С появлением произведения искусства на рынок, они становятся объектом торговли. Появляются дилеры, торговцы, которые строят свой бизнес на разнице оценок, связанных с разным видением этих вещей в различных социальных группах.

Выявляется трансформация стоимости вещей из утилитарной или потребительной в символическую или демонстративную.

Любая вещь в культуре имеет двойное подданство — она есть природно-материальный и одновременно культурный объект. Как таковой она способна выражать идеальное содержание, отличное от ее непосредствен­ного, чувственно-телесного бытия. «Всякая вещь, имеющая хождение в человеческом обществе < .>, всегда есть тот или иной сгусток человечес­ких отношений, хотя сама по себе, в отвлеченном смысле, она есть суб­станция, не зависимая от человека < .> Словом, нет такой вещи, которая не была бы сгустком человеческих отношений, то есть, другими словами, тем или иным символом этих отношений»[22]. Вещь в культуре воплощает в своем чувственно-телесном облике определенный человеческий смысл. Она наделяется этим смыслом тогда, когда перестает быть равной самой себе, соотнесенной со своим собственным бытием, и становится выражением, проявлением не своей, а некой другой природы, ее инобытием, символом иного, невидимого мира. Смысл вещи — то ее значение, которое она получает в контексте не природного, а человеческого бытия.

Любой предмет культуры обладает актуальными или потенциальными качествами символа. Именно как таковой он и способен становиться мате­риалом культуры, функционировать в ней. Он репрезентативен, то есть представляет собой элемент всеобщей коннотативиой взаимосвязи. Причем репрезентативность эта — особого рода: вещь изображает, выражает, конкретизирует содержащиеся в ней коннотации самим своим наличием, точнее творя, она отражает те значения, которые мы с ней связываем. «Отражение» означает здесь проявление в видимом невидимых сущностей, некое подтверждение их существования. Репрезентативность вещи — это не просто «указание» или «отсылка»., присутствующие в ее физическом наличии, это именно «отражение», рефлексия, постоянный диалог с релевантными для культуры значениями. Трудно спорить со знаменитым утверждением Гертруды Стайн: «Роза это роза это роза». Будет ли, однако, эта роза равна только самой себе, если она была, например, приколота к мундиру Наполеона?

Все вещи, имеющие хождение в культуре, — как артефакты, так и при­родные объекты — можно разделить на две принципиально различные : «полезные вещи», то есть те, которые могут быть потреблены или использованы для потребления, и «бесполезные вещи», точнее говоря, «вещи без пользы, но со значением». Разделение это, конечно, достаточно условно. Полезные вещи, как любые вещи в культуре, также наделены определенным значением, ибо как факты культуры они служат человеку его собственным отражением, его символом. С другой стороны, эти полезные вещи простой сменой угла зрения и отношения к ним, в результате несложной процедуры легко превращаются в вещи без пользы, но со значением. И тем не менее, условием, позволяющим провести вышеописанное разделение, является включенность вещи в круговорот практической деятельности или же выключенность из него. Вещи без пользы, но со значением, или, используя предложенный французским философом и историком польского происхождения Кшиштофом Помианом термин, семиофоры, принципиально выключены из этого круговорота практической деятельности.

К обособлению этих двух классов привел процесс дифференциации практических и символических, утилитарных и ценностных свойств вещей, «постепенная автономизация семиотически-аксиологической формы функционирования вещи в культуре, делавшая определенные вещи прак­тически бесполезными, но ценностными»[23]. Ценность этих «ценностных вещей», то есть семиофоров (а они обладают обычно социально-культурной ценностью высшего порядка, соотнесенность с ними в большей степени обусловливает место человека в общественной иерархии) определяется не возможностью их практического использования, а значением, которым они наделяются.

Многие вещи изначально создаются и осмысляются как семиофоры, в частности, для использования в ритуале. По абсолютному большинству вещей имманентно присуще качество семиофоров. «"Говорящей вещью" продукты материального производства могут оставаться на протяжении всей истории культуры — и тоща, когда они создаются, и тоща, когда они обретают определенные социо-ультурные значения, не предусмотренные их создателями, в самом процессе их функционирования, по психологи­ческому закону ассоциативной связи предмета со сферой его "обитания", с обстоятельствами его "жизни"»[24].