Вместе с тем, в интертекстуальных отношениях текст-матрица (первый план) и претекст (второй план) может присутствовать элемент антагонизма, проявляющийся в реализации двуплановым (парадигматическим) текстом парадигматической функции по отношению к претексту

Данное положение чрезвычайно актуально для ЛС, отношение которой к НС традиционно имеет антагонистический характер. В оппозиции ЛС НС действует одновременно центробежные и центростремительные силы: ЛС стремится элиминировать в своём тексте все черты НС и абстрагируется от традиции последней, однако без таких черт ЛС не будет узнаваема как сказочный текст. Как отмечает Дж. Стивенс, "… интертекст зачастую принимает форму пародии или травестирует прецедентный текст, и её цель зачастую видится как жест иконоборства, попытка ниспровергнуть то, что воспринимается как доминантный дискурс. Объектом такой пародии становится целостный образ НС или отдельные элементы её лингвостилистической организации. Так, наряду с существованием ЛС, представляющих канонизированные пересказы НС, утративших свою двуплановость, ЛС может основываться на допущении, что реципиенту придётся сравнивать эти два текста; смысл такой ЛС формируется в процессе движения читателя между этими двумя текстами, то есть эффект будет интертекстуальным в полном смысле этого слова [Stephens, 1992: 87- 88] . При рассмотрении механизма интертекстуального взаимодействия ЛС и НС в процессе воприятия ЛС, необходимо определить, открывает ли интертекст новую смысловую перспективу… или, напротив, создаёт такое сюжетное взаимоналожение смыслов, которые в какой-то мере аннигилируют финальный смысл… "закрепляя" классическую репрезентацию".

Основными функциями интертекстуальности, таким образом, являются конструирующая и смыслопорождающая. Интертекстуальность имеет свойство привлекать внимание читателей к чтению как процессу и, соответственно, к таким аспектам представления, повествования и взаимоотношений "жизнь-искусство" как влияние языка и традиции на субъективность [Stephens, 1992: 116].

Разграничение, находящееся в гипертекстуальных отношениях жанров ЛС и НС представляет сравнительный анализ их типологических характеристик - жанрово-стилевых доминант. Проблема выделения жанрово-стилевой доминанты ЛС неоднократно рассматривалась в современном литературоведении. Такие авторы, как М. Люти [ Luthi, 1968], Е.М. Неелов, Ю.Ф. Ярмыш [Ярмыш, 1972], В.А. Бахтина [Бахтина,1979], Л.Ю. Брауде [Брауде, 1977], В.В. Ляхова [Ляхова, 1980], И.П. Лупанова [Лупанова, 1981], Т.А. Чернышева [Чернышова, 1979], полагают, что существенной чертой, сближающей ЛС и НС, является особая картина мира, в которой чудеса, фантастические происшествия "…не осознаются сказочными персонажами как нечто ирреальное. Они – норма сказочного мира, они никого не удивляют. Они как бы растворены в атмосфере сказки…"[Лупанова, 1981: 79]. В ЛС чудо выступает сюжетообразующим фактором, данная особенность сказочной картины мира последовательно углубляется и выдвигается на первый план. В.А. Бахтина отмечает, что если в НС фантастическая, сказочная картина мира была лишь одной из мотивировок развития действия, то в ЛС она становится главной мотивацией и чудес и всего сюжета в целом, и даже сказочного стиля. Это позволяет говорить о том, что для жанра ЛС характерным является активное представление сказочной картины мира – наследия НС.

Однако, в качестве типичной особенности ЛС выделяется не только представление сказочной картины мира, для которой волшебство является онтологическим стержнем, но и особая лингвистическая стилизация самого текста, его поверхностная структура.

Комплексный подход к решению данной проблемы представлен в фундаментальной работе М.М. Липовецкого "Поэтика литературной сказки" [Липовецкого, 1992]. Для него проблема взаимосвязи ЛС и НС, а также проблема выделения доминантных характеристик ЛС лежит в области интерстекстуальных отношений – поиска типологического родства между ЛС и НС и разработке концепции "памяти жанра", предложенной М.М. Бахтиным [Бахтин, 1972].

Эта концепция предполагает, что в основе литературного жанра лежит сохранение и одновременное обновление элементов архаики на каждом новом этапе развития литературы и в каждом индивидуальном произведении данного жанра. При этом жанровая архаика никогда не оживает и не обновляется в целом, а только при повороте, который актуален в современной социальной и культурной ситуации.

Жанр живёт настоящим, но всегда помнит своё прошлое, он – представитель творческой памяти в процессе литературного развития.

Мысля о существовании определенного фонда элементов, стереотипных для каждого жанра литературы, в частности, для НС, проводится также в работе А.Н. Веселовского "Историческая поэтика" [Веселовский, 1940: 51]. Аналогичные выводы в отношении ЛС получены Л.Ю. Брауде: "… ЛС, которая часто строится на НС, имеет с ней нечто общее и подчиняется законам, определяющим единство сказки как жанра" [Брауде, 1979: 9]. Таким образом, устойчивость жанра на всех этапах его исторического развития объясняется сохранением и обновлением его жанрово-стилевой доминанты – его типичных признаков – элементов "памяти жанра". Положение М.М. Бахтина о целостном усвоении жанрово-стилевой доминанты актуально не только для диохраническихх исследований одного жанра, но и при рассмотрении проблемы взаимодейтвия жанров, ЛС и НС в частности. Опираясь на концепцию Бахтина, можно утверждать, что ЛС, связанная с НС генетически, целостно ассимилирует жанрово-стилевую доминанту последней, её "память жанра". Как отмечает Е.М. Неелов, "фольклорный жанр, сталкиваясь с литературой, усваивается и перерабатывается последней, так сказать, не только "по частям", но и как жанровое целое (Поэтому, кстати, так часто и смешивают фольклорную сказку с ЛС)" [Неелов, 1974: 51].

Основой системного выделения жанрово-стилевой доминанты НС и ЛС должно послужить рассмотрение общей структуры художественного текста.

Как показал анализ работ, посвящённых этой теме, жанрово-стилевая доминанта как НС, так и ЛС, ядром которой являются ассимилированные элементы «памяти жанра». НС представлена, в целом, семантически. Следовательно, она нуждается в элементах формальной структуры, способных зафиксировать её семантические личностные характеристики. Проследить взаимосвязь межу семантическими и структурными компонентами жанрово-стилевой доминанты ЛС и НС позволит комплексное исследование всех уровней этих художественных произведений. За основу общей структуры текста художественного произведения принимается цепь уровней: форма выражения (Ф1);

субстанция выражения (Ф2); форма содержания (С2); субстанция содержания (С1), предложенная в работах Л. Ельмслева [Ельмслев, 1960,: 305-318]. Следовательно, художественный текст может рассматриваться как четырёхуровневое образование, в которое входят уровни текстуры (Ф1), контекста формы (Ф2), контекста содержания (С2), подтекста (С1). Текстура понимается как лингвостилистическая реализация виртуальной структуры текста в речи. Под контекстом формы и содержания имеется в виду кодовое построение, системой средств соответственно (1) реализации континуума (архитектоническая, композиционная функции коп. текста) и (2) монтажа содержательных единиц (фабульная, сюжетная функции коп. текста), участвующих в оформлении ситуации речевого высказывания [Казанцева, 1991: 4]. Подтекст рассматривается как смысловой план (цель) речевого сообщения. В конкретном художественном произведении они реализуются соответственно как уровень лингвостилистической организации текста (в терминологии автора – план языковой актуализации), уровень композиции, уровень сюжета, уровень подтекста [Казанцева, 1991: 6].