В европейской литературе традиция негативного изображения евреев была устойчивой. Только в эпоху Просвещения такие немецкие писатели, как Клопшток, Виланд, Иффланд, Коцебу, стали искать в еврее человеческое. Лессинг и здесь опередил многих. Лишь Христиан Геллерт за три года до него в романе «Жизнь шведской графини фон Г.» вывел группу богатых и притом бескорыстных евреев. Один из них спасает мужа графини из русского плена. Но этот первый опыт изображения «добрых евреев» прошел незамеченным, зато пьеса Лессинга вызвала полемику.

Насколько трудно преодолеть предубеждение, можно судить по тому, что после опубликования «Евреев» в 1754 году в «Геттингенских ученых ведомостях» появился отклик на пьесу явно антисемитского толка. Писал просвещенный богослов из лагеря «рационалистов», профессор Йоханн Михаэлис. Рецензент счел характер главного героя неправдоподобным: такой благородный характер, дескать, просто не мог развиться в еврейской среде. «Даже заурядная доброта и честность очень редко встречаются между евреями, так что немногие примеры не могут в значительной степени смягчить ненависти к этому народу».

Лессинг ответил Михаэлису публично, при этом для вящей убедительности сослался на возмущенное мнение по поводу рецензии своих знакомцев-евреев. Он цитировал письмо своего друга Мозеса Мендельсона, адресованное доктору Соломону Гумперцу, принадлежащему к известной семье просвещенных придворных евреев (Schutzjuden) из Берлина. Именно Гумперц познакомил молодого драматурга с Мендельсоном, когда пьеса уже была написана, но еще не опубликована и встречались они поначалу за шахматной доской. Вот как Лессинг характеризует своего друга: «Он действительно еврей, молодой человек лет двадцати трех или четырех, достигший без всякого руководства больших знаний в языках, математике, философии и поэзии. Я предвижу, что он будет честью своего народа. Его честность и философское направление его ума предвещают в нем нового Спинозу».

В письме Михаэлису Лессинг сообщает кое-что и о себе. Этот набросок ранней автобиографии полон самоиронии: «Что особенного, кроме своего имени, может сказать о себе человек, не служащий, не имеющий связей, не имевший особенного счастья? Родом я из Верхнего Лаузица, отец мой – пастор в Каменце. Какими похвалами я мог бы превознести его, если бы речь шла о постороннем человеке! …Учился я в Мейсене, потом в Лейпциге и Виттенберге, но если бы меня спросили, чему я учился, ответить было бы трудно. В Виттенберге я получил степень магистра. В Берлине живу я с 1748 года и лишь раз отлучался из него на полгода. Я не ищу себе в Берлине никаких должностей, а живу здесь только потому, что не имею средств жить ни в одном из других больших городов. Если я означу еще свои лета, коих насчитывается 25, то и кончена моя биография. Что будет дальше, представляю я на волю Провидения»[7].

А дальше было двадцать пять лет активнейшей, но скудно оплачиваемой литературно-критической работы, были лишения, вынужденные переезды, отсутствие семейного гнезда, непонятная болезнь, неудачи и несчастья, интриги врагов, непонимание, клевета, смерть дорогих и близких. Конечно, были и победы, ведь Лессинг по природе был бойцом. Его пера боялись. Он знал радость творчества. Огромный успех принесла «Мисс Сара Сампсон» (1755), положившая конец подражанию французам на немецкой сцене и одновременно явившаяся первой «бюргерской трагедией». Однако литературный труд не сулит материального благополучия, и автору приходится искать место службы. Из-за необходимости стабильного заработка Лессинг вынужден покинуть Берлин, а ведь там сложился тесный круг друзей-единомышленников, куда входят потомственный книготорговец и издатель Фридрих Николаи и еврейский философ Мозес Мендельсон. Судьба обрекает Лессинга, человека живого, порывистого, общительного, на духовное и личное одиночество, от чего он и страдал более всего.

Лессинг готов был даже ехать преподавать в неведомую Россию, где основывался Московский университет, уже шли переговоры, но выбор пал на другого. И он отправляется в Лейпциг, где принимает предложение богатого купца Винклера сопровождать его в трехгодичном путешествии по европейским странам (тот хотел пополнить образование). Они успели посетить Голландию, а на пути к ней – ряд немецких городов: Магдебург, Брауншвейг, Гамбург. Однако известие о начале Семилетней войны, развязанной Фридрихом Великим в августе 1756 года, заставило их прервать путешествие. Лессинг возвращается в Берлин.

В эту пору в Берлине, как пишет Гейне, царили два Фридриха. Прусский король Фридрих Великий писал французские стихи, недурно играл на флейте, нюхал табак и верил лишь в силу пушек. Коронованный прагматик откровенно презирал немецкий язык, а потому этот «Соломон Севера», как назвал Фридриха почитаемый им Вольтер, никакого воздействия на немецкую литературу иметь не мог. Надо ли говорить, что Лессинга он просто не заметил. А ведь тот ходатайствовал о скромной должности в Королевской библиотеке, но получил отказ.

Второй же Фридрих, книготорговец Николаи, в течение сорока лет издававший журнал «Всеобщая германская библиотека» (1765-1805), которому предшествовали журналы «Библиотека изящных искусств» и «Литературные письма», неустанно трудился на благо немецкой литературы. Его в Берлине считали главным просветителем, что не мешало ему быть постоянным объектом критики и насмешек. Суховатый, прагматичный Николаи не скрывал радости при возвращении Лессинга, ибо именно ему в первую очередь были обязаны лучшими качествами и успехом его журналы. И Николаи, и еще в большей степени Мендельсон, также сотрудничавший в этих журналах, испытали благотворное влияние гения Лессинга, почитали себя его учениками.

Когда Лессинг познакомился с Мендельсоном, этот сын бедного переписчика Торы из Дессау уже четыре года жил в Берлине, куда он прибыл без гроша в кармане, едва умея говорить по-немецки. В момент их знакомства он служил бухгалтером у богатого коммерсанта, у детей которого прежде был домашним учителем. Юноша непрерывно занимался самообразованием. Спустя двадцать лет, после выхода его философского трактата «Федон, или О спасении души» (1767), берлинские интеллектуалы будут сравнивать его с Платоном, называть «немецким Сократом», а титулованные особы искать знакомства с ним.

Лессинг оценил способности молодого еврея, его пытливый ум и был очарован не только глубокой эрудицией, но и редким душевным благородством и кротостью. Сам он, в юности любитель танцев и фехтования, резкий, мужественный, энергичный человек, бесстрашный и беспощадный полемист, казался полной противоположностью Мендельсону. Тем не менее оба привязались друг к другу, и ничто не смогло омрачить их многолетней дружбы. Когда Лессинг станет писать «Натана», он вложит в уста героя свои заветные мысли, но наделит его чертами своего друга; главные среди них – добродетельность, мудрость и терпимость.

Пока же, в первые годы их знакомства, Лессинг направляет молодого друга. Некоторые трактаты они пишут сообща. Он помогает Мендельсону публиковаться и вводит его в круг берлинских ученых. Не будь Лессинга, ему, скромному бухгалтеру еврейской фирмы, вход туда был бы закрыт. Восприимчивый молодой человек сумел развить в себе такое чувство прекрасного, что его эстетические теории, в свою очередь, оказали влияние на Лессинга. Оно сказалось в знаменитом трактате «Лаокоон, или О границах живописи и поэзии» (1766). Трактат был написан в Бреслау, куда уехал из Берлина Лессинг в поисках заработка, устав сверх меры от журналистской поденщины. Пять лет служил он секретарем при губернаторе Силезии, нередко сопровождал генерала к местам военных действий, ко двору Фридриха. Но при этом не упускал случая покопаться в прекрасной библиотеке, имевшейся в Бреслау, много писал, продолжая свою одинокую борьбу за новые пути развития Германии и ее искусства.