Франция снова доказала миру свое своеобразие, выбрав второй путь – в тот момент, когда все развитые страны выбрали первый. В начале 80-х годов к власти пришло левое правительство, не способное принять либерализацию ни в теории, ни на практике. Оно решило добиться подъема экономики через стимулирование спроса, что означало дальнейшее «стягивание одеяла» с производителя. Данный подход дополнился не менее неординарными практическими мерами – попыткой создания системы целенаправленного регулирования производства и распределения на основе огосударствления кредита и значительной части крупного промышленного производства. С этой целью был проведен ряд национализаций, беспрецедентных для всего послевоенного периода. Государству отошла треть промышленности (27% оборота, 37% инвестиций, 30% экспорта), два крупнейших финансовых холдинга, 36 крупных банков, многие страховые компании. Одновременно вводились активный ценовой и валютный контроль, жесткий налог на крупные состояния.

Правительству удалось добиться финансового оздоровления и технической модернизации огосударствленных компаний благодаря огромным бюджетным вливаниям. Но очередной вывод за рамки рынка столь существенной части промышленности на этот раз оказался менее эффективным и продолжительным, так как осуществлялся в совершенно иных внутренних и внешних условиях. Разработчики экономического курса не учли ни возможностей национального бюджета, ни степени открытости экономики, ни возросшей мощи бизнеса и его способности сопротивляться ограничивающим его свободы новациям. Крупный частный бизнес не желал сотрудничать с антипредпринимательским правительством, средний и мелкий – не оправился от шоков середины 70-х – начала 80-х годов. Задача решения едва ли не одновременно всех обострившихся макропроблем – срочного расширения экспорта, стабилизации цен, ускорение роста, наконец, обеспечения занятости – оказались возложены на госу4дарственные компании. Последние оказались не в состоянии с ними справиться из-за сложного финансового положения и высокой степени бюрократизации руководства.

Наметившееся в этих условиях резкое обострение бюджетных диспропорций, общая неудовлетворительная экономическая и социальная ситуация заставили левое правительство фактически пересмотреть взгляды на отношения государства и бизнеса. Была быстро начата негласная денационализация (продажа филиалов государственных компаний частным инвесторам). Принятый в это время план экономического развития указывал, что инструментом восстановления экономически является предприятие, вне зависимости от формы собственности. Специалисты были вынуждены выдвинуть ту же микроэкономическую цель, что и правые: повышение прибыльности компаний, изменение в пользу бизнеса пропорции национального дохода. Одновременно для ликвидации бюджетного дефицита были приняты меры, которые вели к сокращению внутреннего спроса.

Подобные действия подтолкнули маятник предпочтений электората вправо: к 1986 г. К власти вернулись сторонники минимизации государственного вмешательства, опять попытавшиеся вернуть экономику «лицом к рынку». Они отменили или существенно снизили неблагоприятные для крупного капитала налоги, освободили цены. Была свернута политика крупных проектов и «национальных чемпионов». Произошло дерегулирование валютной сферы – отмена контроля над валютными операциями, над движением капиталов, снятие ограничений с межбанковского, биржевого и ипотечного рынков и т.д. Правые приняли программу широкой денационализации. Она предусматривала разгосударствление не только подавляющего большинства компаний, национализированных в 80-е годы, но и ряда предприятий, ставших таковыми еще в 40-е годы. К тому же все государственные предприятия, за исключением естественных монополий, были переведены на независимое от бюджета функционирование и начали действовать жестких условиях мирового рынка, открытости для международной конкуренции и прибыльности.

Вероятно, изменения второй половины 80-х годов были самыми серьезными подвижками в направлении либерализации экономики за последнее двадцатилетие ХХ в. Девяностые годы характеризовались чередованием у руля правления носителей прямо противоположных идеологий экономического развития. И ни у кого из них не хватило ни времени, ни возможностей, а в некоторых случаях – решимости для долгосрочного претворения в жизнь своих программ. Столь частые попытки развернуть хозяйственный механизм в обратном направлении негативно отражаются на состоянии экономики. Все истекшее двадцатилетие отмечено открытыми противоречиями по важнейшим вопросам экономической политики между основными ветвями власти, когда левому президенту противостоит правый парламент, или наоборот ( как это имело место в период «сосуществования» правого президента Ж.-Ж. Ширака и левого правительства Л. Жоспэна).

Поэтому, несмотря на драматические вызовы эпохи, во Франции так и не произошло окончательного поворота к экономическому либерализму: признания доминирующей роли бизнеса в хозяйственной жизни, открытого утверждения примата микроцелей в экономической политике. Отказа от «трансфертного государства». Последний во времени «разворот влево» произошел в 1997 г. С приходом к власти «социалистическо-коммунистическо-зеленой» коалиции во главе с Л. Жоспэном.

Видимо, непрерывные пертурбации в экономической политике государства – один из факторов, мешающих французским компаниям догнать своих наиболее мощных зарубежных конкурентов. Среди крупнейших 50 промышленных фирм мира имеется 12 западноевропейских, из них лишь одна французская. Она появилась в этом списке только в 2000 г., когда благодаря слиянию Тоталь, Эльф-Акитэн и бельгийской Петрофины образовался концерн ТотальФинаЭльф ( 4-е место в мировой иерархии нефтяных магнатов).

В 80-90-е годы французские фирмы вообще активно наращивали свою мощь, особенно благодаря широкой зарубежной экспансии. Но обращает на себя внимание низкий уровень их участия в производствах, связанных с компьютерной революцией: на Францию приходится лишь 2% мирового объема производства в электронном машиностроении. Несколько лучше позиции в мировых нефтепереработке, химии, автомобилестроении, впрочем, уже далеких от «гребня» НТП. Но и здесь французские предприниматели занимают далеко не первые места. Ведущие национальные корпорации отдают себе отчет, что основным вариантом развития является зарубежная экспансия и активно расширяют прямые зарубежные инвестиции.

Зарубежные эксперты, прежде всего из англосаксонских стран и Германии, до сих пор применяют ко французской экономической политике выражения «дирижизм» и «интервенционизм». Однако суть этих терминов заметно изменилась по сравнению с первым послевоенным пятнадцатилетием, когда они вошли в оборот и отражали закрепление за государством в экономике позиций «Большого Брата». Конечно, если сейчас во Франции есть рудименты дирижизма в строгом смысле этого слова: еще сохраняется крупная государственная собственность, действует государственный контроль за ценами естественных монополий, аграрных производителей, тарифами на услуги здравоохранения; деятельность бизнеса по-прежнему донельзя зарегулирована и регламентирована.