Однако непонятно что же первично среди причин. Аристотель считает, что по сути дела все причины могут быть сведены к двум, ибо и действующая, и целевая причины могут быть подведены под понятие “формы”. Тогда остаются материя и форма. Материя не может быть первич­ной: она пассивна, бесформенна, а следовательно, может представ­лять лишь материал для оформления. Сама вещь как объединение формы и материи тоже не может быть признана первичной: она сложна. Остается принять, что первичная форма - она и есть сущ­ность и суть бытия в собственном смысле.

В самом деле, рассуждает Стагирит, возникающее возникает под действием чего-нибудь, образуется из чего-нибудь и становит­ся чем-нибудь. Например, медный шар – из меди. Но делать мед­ный шар – не значит делать саму форму “круглого”; она всегда “налицо”. Поэтому “очевидно, что и форма, как бы нам ни называть в чувственной вещи [ее] образ, не возникает, и в отноше­нии к ней процесс возникновения не имеет места, равно как [не возникает] и суть бытия. Она появляется в другом действием или искусства, или природы, или способности” (Арист. Мет., VII, 8, 1033 b). Не возникает и мате­рия – она вечна, переходя из одного состояния в другое под воз­действием формы и движущего (действующего) начала, т. е. фор­мы. Однако в таком случае возникает вопрос: а как существует “материя вообще”, безотносительно к формам, и как существует “форма вообще”, безотносительно к материи, в которой она вопло­щена? Аристотель отвечает следующим образом: есть и “первая материя”, “то, что само по себе не обознача­ется ни как определенное по существу, ни как определенное по количеству, ни как обладающее каким-либо из других свойств, которыми бывает определено сущее” (там же, VII, 3,1029 а). Есть и “форма форм” – божество.

За этой проблемой следует новая. Если ни материя, ни форма не возникают, то как же возникает вещь? Первый ответ состоял в том, что они возникают посредством оформления материи, соединения формы и материн. Но ведь если они – за исключением “первой материи” и “формы форм” – не существуют по отдельности, то как могут они соединиться? И не существуют ли тогда вещи вечно, не возникая и не уничтожаясь? Избежать этого вывода Аристотель смог за счет введения в философию двух новых важных понятий, а именное “возможность” (dynamis) и “действительность” (energeia). Понятия эти тесно увязаны у него с понятиями формы и мате­рии. Материя – это возможность, поскольку она не есть то, чем может стать впоследствии. Форма – действительность, или дейст­вительное как таковое. Доброхотов пишет: “Все изменяется из сущего в возможности в сущее в действительности”1. За исключением “первой материи”, всякая материя в той или иной степени оформ­лена, а следовательно, и сама может выступать в разных функ­циях. Так, кирпич, являясь материей для дома, есть форма для глины. Поэтому кирпичи - это дом в возможности, а глина – кир­пич в возможности. Кирпич же – действительность (форма) гли­ны, а дом-действительность кирпича. Ребенок - действитель­ность ребенка, но возможность взрослого человека, и т.д. А воз­никновение есть, следовательно, осуществление, актуализация возможности.

Формулировка Аристотелем учения о возможности и действи­тельности имела, по мнению Богомолова, важное значение в истории философии. Во-пер­вых, это учение позволило разрешить парадокс возникновения: если что-либо возникает, то оно возникает как осуществление возможности, а не “из ничего”. И в то же время не из простого со­четания (соединения) частиц материи – гомеомерий, “корней”, атомов. Во-вторых, оно позволяет более реалистически предста­вить источник движения. Источник этот лежит не вне мира, как у Платона, а в самом мире, представляя его особый аспект. Наконец, здесь реализуется учение Аристотеля о причинах, данное уже не в статике, а в динамике.

Завершением первой философии (впрочем, также и началом) можно считать поня­тие божества. Уже в первой книге “Метафизики” Стагирит устанавливает, что к числу причин и начал (принципов), по общему согласию, следует отнести божество. Если в отношении материи и формы он выступает как “форма форм”, то применительно к изме­нению – как “перводвигатель” или “неподвижный двигатель”. Неподвижный - потому, что всякое движение конечно и логически требует конца. В то же время бог – “мышление мышления”, и блаженство божества состоит в блаженном самосозерцании. Бог понимается Аристотелем как вечное и наилучшее существо, обладающее жизнью и непрерывным вечным существованием. Однако бог также характеризуется Сагиритом как ум. Бог – это мышление, которое мыслит лучшее и высшее, то есть себя, и в этом мышлении, отмечает Доброхотов, он становится тем, что мыслится, ибо в данном случае “мысль и мышление тождественны. Деятельность ума есть жизнь, а бог есть деятельность. Такое мыслящее бытие – самое лучшее и приятное, поэтому жизнь бога – вечное блаженство”. Учение Аристотеля об уме отвечает, по мнению Доброхотова, на главный вопрос “Метафизики”. Если другие теоретические науки (математика, физика) ставят вопрос о том, что значит быть чем-то, то “первая философия” спрашивает о том, что значит быть. Действительностью у Аристотеля оказывается сущность, действительностью сущности – ум. “Ум есть предел мыслимости, предел самостоятельности и предел субстрактности”1.

“Ум” Аристотеля, по мнению Хайдеггера, имеет онто-теологический характер: метафизика задает одновременно два вопроса: что есть сущее как таковое, и что есть сущее по преимуществу? Ответом на первый вопрос является сущность, на второй - бог.

Итак, первая философия есть учение о сущем как сущем. Согласно Доброхотову, оно имеет несколько значений: (1) привходящее, то есть случайные, несобственные качества вещи; (2) сущее в смысле истины и не-сущее в смысле лжи; (3) разные виды категорий: сколько категорий, столько и типов высказывания о сущем; (4) сущее в возможности и сущее в действительности. То единое, к которому сводятся значения сущего, - это сущность. Сущность вещи – внутренняя причина вещи. Причина сущего в целом – бог. Бог есть абсолютная самодостаточная сущность, форма форм.

3. ПОНЯТИЕ “ПЕРВОДВИГАТЕЛЯ” КАК СВЯЗУЮЩЕЕ ЗВЕНО ФИЗИКИ И ПЕРВОЙ ФИЛОСОФИИ

Если первая философия представляет собой учение о неизмен­ных и неподвижных сущностях, пусть даже в их отношении к дви­жению, то физика имеет своим предметом движущиеся и изменяющиеся тела, поскольку “каждое из них имеет в самом себе начало движения и покоя, будь то в отношении места, увеличе­ния и уменьшения, или качественного изменения” (Арист. Физ., II, 1,192 b). Физика не отделена от первой философии: в I и II книгах четыре причины сущего, а в последней, VIII книге вновь поднима­ется вопрос о боге как первом неподвижном двигателе, который является, по Аристотелю, последним объяснением природных дви­жений. Вот почему нельзя отождествить “физику” Аристо­теля с физикой в современном смысле. Поэтому Богомолов использует термин “натурфилософия”.

Серьезный разговор о движении, по мнению Богомолова, начинается с III книги “Физики”. Аристотель определяет его, во-первых, как “энтелехию существующего в возможности, когда, осуществляясь, оно прояв­ляет энергию не само по себе, а поскольку оно способно к дви­жению” (Физ., III, 1, 201 а). Во-вторых, движение есть “энтелехия подвижного, поскольку оно подвижно” (там же.2,202 а). Ключе­вое слово здесь – “энтелехия”. Под нею Стагирит понимает то же, что под “действительностью” (energeia), только подчеркивая мо­мент завершенности целенаправленного процесса. Богомолов так “переводит” вышеприведенные опре­деления: “осуществление возможного поскольку оно воз­можно” и “осуществление подвижного, поскольку оно подвижно”1. Можно так еще разъяснить аристотелево понятие энтелехии. Вещи существуют или энтелехиально, как нечто осуществленное и за­вершенное, или потенциально, в возможности, или же и потен­циально, и энтелехиально. Вопрос о движении относится к третьему отношению: в движущем имеется как возможность, способность изменяться, так и внутренняя тенденция к заверше­нию, т. е. цель, заложенная в самой вещи и выступающая ее внут­ренней движущей силой, поскольку она способна к изменению.