Рассмотреть философскую религию Шеллинга я попытаюсь следующим образом. Важно понять, какие идеи повлияли на философа, и как он их развивал; что подвигло Шеллинга, кроме его духовного образования, перейти от исследований в рамках так называемой «негативной философии» к «позитивной», где собственно и рассматривается заданная проблема. В чем он увидел недостатки рационального, а, следовательно, необходимость иррационального. Далее необходимо рассмотреть философскую религию как бы снаружи – какое место она занимает в системе позитивной философии, ну и, естественно, изнутри – проанализировать идеи и выводы немецкого классика в данной области.

В своей курсовой я опирался, кроме самого Шеллинга, на критическую литературу Коплстона, Берковского, Жукоцкого, Гулыги и других, а также на некоторые идеи Соловьева, Лосева и Ницше, согласующиеся с данной темой.

Данная работа никоим образом не претендует на полное и бесспорное разрешение существующей ситуации, однако, как мне кажется, ее выводы могут быть полезны, и вполне способны навести на соответствующие размышления.

Влияние романтизма на идеи Шеллинга

Итак, вначале я хотел бы выявить, насколько сильное влияние на философа оказали романтики. Шеллинг проводил достаточно времени в их кругу, разделял многие взгляды, и, в конце концов, даже увел жену у Шлегеля. Именно романтизм во многом повлиял на позитивную философию немецкого мыслителя, во многом даже подвиг философа на данный путь, а значит – и на предмет данного исследования. Без романтиков философ возможно так и не свернул бы с пути «негативной» философии. Далее, я попробую проследить связи романтизма и Шеллинга в общих чертах.

Романтическое движение в Германии, равно как и в других странах, началось в сфере литературы. Затем оно захватило и другие виды искусства: музыку (Вебер, Шуберт, Шуман) и живопись (Рупге, Фридрих, Корнелиус). Романтизм получил развитие в философии (Шеллинг), политической экономии (Л. Мюллер), филологии (братья Гримм), теологии (Шлейермахер) и т. д.

Дать однозначную формулу романтизма нелегко. Под его знаменем были объединены различные идеологические направления, что делало это идейное движение противоречивым. Немецкий романтизм как идеологическое явление складывается в середине 90-х годов XVIII в., т. е. после крушения якобинской диктатуры, и является своеобразным отголоском французской революции.

Характерно то, что романтики с самого начала отрицательно относились к немецкой буржуазии, к ее укладу жизни и мировоззрению. Это нашло свое выражение в их оппозиции к идеологии Просвещения (в особенности позднего). Романтики критиковали беспочвенный оптимизм поздних немецких просветителей, их плоский рационализм в этике, эстетике и искусстве. Они считали, что просветительская идеология не способна объяснить современную эпоху. Этого мнения придерживался и Шеллинг.

Немецкий философ был постоянным гостем Шлегеля. Также был непосредственным членом Иенского кружка романтиков, с 1799 года просуществовавшего до весны следующего года. Он был не только постоянным гостем в доме А. В. Шлегеля, в сентябре он здесь поселился. Он разделял многие убеждения романтиков, их разочарование в идеалах Просвещения и Французской революции, их стремления найти новые пути в духовной жизни – в философии, в науке, в искусстве. Их сближала любовь к природе; препятствием, однако служила, разница в устремлениях: романтики мечтали слиться с природой. Шеллинг думал над тем, как ее познать. Романтики принимали идущую от Канта и разрабатываемую Шеллингом идею двойственности бытия – мира природы и мира свободы. Но Шеллинг пытался построить систему натурфилософии и систему трансцендентальной философии, романтики же отвергали саму идею упорядоченного мышления. Отсюда их культ иронии, который не всегда приходился по вкусу Шеллингу.

Ирония романтиков – способ не превращать абсолютное в предмет. Творчество, по их глубокому убеждению, есть реализация в человеке богоподобия. Момент творчества, когда божественная благодать вдруг нисходит до человека, гораздо важнее его результата. Ирония помогает не путать жалкий вещественный слепок и акт реализации божественной силы, когда человек сам уподобляется Творцу. Ирония также направлена против построения каких-либо систем, Шеллинг же стремился создать такую систему, которая смогла бы производить в качестве своего эффекта творческое мышление (такой замысел роднит его с Гегелем). Эта система подобна некому механизму. Романтиков не мог устраивать ни сам факт существования системы как результата творчества, ни, тем более, существование механизма, производящего творчество, так как по их мнению последнее имеет иррациональные источники. Шеллинг же не мог отказаться от разума.

Что касаемо религии, то романтики полны благоговейного отношения ней, а Шеллинг на тот момент еще не разделался с просветительским скептицизмом.

По мнению Шеллинга, религия не может быть метафизикой. Но и Кантовская трактовка религии в приделах только разума тоже не верна. Религия не мораль и не средство ее упрочения. Религия – это особое чувство зависимости от бесконечного. Но, не смотря на все мытарства Шеллинга, он был всегда больше натуралистом, чем, кем-либо еще.

Под влиянием романтизма Шеллинг, ранее устремленный в натурфилософию, обращается к искусству. Принадлежа Иенскому кружку, он с самого начала находился в своеобразной оппозиции к главным его представителям. В «Ночных бдениях» заметна и близость к романтизму, и стремление преодолеть его, показать со смешной стороны, пародировать его, а на жизнь взглянуть трезвыми глазами.

«Ночные бдения», написанные с характерным для романтиков пафосом, еще раз подчеркивают связь Шеллинга и романтиков, их взаимное влияние друг на друга. Книга вышла в начале 1805 года под псевдонимом Бонавентура» в серии «Журнал новых немецких оригинальных романов», выпускавшейся саксонским издательством «Динеман». Первоначально на нее не обратили внимания, только в нашем веке она обрела широкую известность.

Работа вызвала споры во–первых о ее авторстве, а во-вторых, о взглядах автора, его настроении: «Зрелый Шеллинг 1804 года, выступающий в строгом научно академическом облике, а зените своей славы, аристократ духа, принадлежащий к вершинам идеалистической эпохи, устремленный на умозрительное обследование тайн высшего художественного творчества,… не мог иметь дело с молодым издателем». И далее: «Разве можно найти у Шеллинга взгляд на мир и на жизнь Боновентуры? Обнаружим ли мы у него хотя бы след той отчаянной разорванности и дисгармонии, мрачного пессимизма и нигилизма, отвращение к миру и презрение к людям «Ночных бдений»?1

Но книга эта отнюдь не нигилистична, как это может показаться на первый взгляд. В ней можно обнаружить характерную для романтиков социальную критику, сатиру, пародию, мрачное раздражение – все, что угодно, только не нигилизм. Начиная с первой новеллы – об умирающем атеисте и злобном священнике – и вплоть до последней сцены на кладбище, где трижды повторено «Ничто», относящееся только к попытке воскресить бренную оболочку человека, его «роль», автор не ставит под сомнение существование вечного, нетленного в человеческом Я, незыблемых ценностей. Романтики же отвергают все ценности. В этом у Шеллинга еще одно расхождение с ними.