Для женщины открывался новый рынок товаров и услуг, чрезвычайно возросло домашнее производство тканей, параллельно которому начала складываться фабричная сеть. В 1809 году женщины производили в домашних условиях 230 000 ярдов тканей, в то время как фабричная продукция составляла 65 000 ярдов. Торговавшие в розницу женщины составляли небольшую, но влиятельную группу среди купцов, их возможности торговать расширились; что касается акушерок и сиделок, те тоже предлагали свои услуги за деньги, хотя в небольших поселениях делали свою работу бесплатно. Первые фабрики, где в одном большом цехе прядильщики и ткачи занимались традиционным ремеслом, часто нанимали на работу женщин, а иногда и целые семьи. Появление гидравлического пресса (1790), прядильной машины «Дженни» (1807) и механического ткацкого станка (1813) ознаменовало собой начало индустриальной эры; однако в текстильной промышленности, как и прежде, доминировал женский труд.

Промышленная революция повлекла за собой преобразования, совершенно по-разному трансформировавшие жизнь женщин – в зависимости от географических и классовых признаков. В период колонизации незамужние дочери белых фермеров занимались утомительным и однообразным ремеслом: прядением и ткачеством. К 1820 году фабричные ткани стали настолько дешевыми, что дочерний труд перестал быть рентабельным. [18, 89]

В то же время фабрики нуждались в рабочих руках, и, конечно, их владельцам было выгоднее привлекать к работе одиноких сельских женщин, чем их братьев и отцов, чей труд оставался по-прежнему более производительным. Почти безропотно девушки покидали отчий кров и шли работать по найму, мужчины же оставались в привычном семейном кругу. К 1830 году рабочая сила на фабриках Лоуэлла, штат Массачусетс (сердце американской текстильной промышленности, а, пожалуй, и самой индустриальной революции), почти полностью состояла из молодых уроженок здешних мест.

Большинство этих девушек рассматривали свою работу на текстильной мануфактуре как способ оказания помощи семье: освободить от обузы родителей, скопить денег себе на приданое, непосредственно поддерживать семейный бюджет, посылая деньги домой. Однако вскоре чувство долга уже трудно было отделить от чувства независимости. Люси Энн, «фабричная девушка» из Массачусетса, высказалась на сей счет без обиняков: «За это время я скопила денег на образование, и разве я не имею права на это? Или я должна отправиться домой и, как примерная девочка, отдать деньги отцу в руки, а значит, распрощаться с моими кровными сбережениями» [18, 90]. До сих пор никто не подсчитал, сколько братьев выучилось в Америке на деньги молодых сестер-работниц, скольким отцам помогли они рассчитаться с долгами и выкупить давно заложенную ферму. История сохранила иные документы. Женщины первыми были поставлены в условия современного капиталистического производства, трудились по 13-14 часов в день дружно в цехах с коптящими лампами [12 , 23].

Работницы мануфактур обрели новое чувство солидарности со своими сверстницами, а помимо него и новое женское самосознание, что было не менее важно, чем экономическая самостоятельность. Почти три четверти ткачих лоуэллской мануфактурной компании Гамильтона жили в меблированных комнатах с пансионом, принадлежавших компании. Здесь с них не спускали глаз служащие компании, которые строго следили за соблюдением режима и посещением церкви - все это для того, чтобы родители не сомневались, что их дочерей опекают и воспитывают не хуже, чем дома. На самой фабрике сохранялась сегрегация по половому признаку: большинство женщин-ткачих одного возраста работали в огромном цехе, где лишь один или два старосты да несколько ребятишек вносили разнообразие в общий контингент.

Фабричное производство разлучило девушек с их семьями. Солидарность женщин-рабочих проявлялась в протестах против снижения заработной платы и ужесточения условий труда. Всякий раз, когда работницы выступали с требованиями повысить заработную плату и сократить рабочий день, душой забастовок были жилички меблированных комнат. В октябре 1836 года, когда женщины на мануфактурах Гамильтона «бросили работу», в меблированных пансионах проживало свыше 95 процентов бастующих. Женщины из меблированных комнат с большим энтузиазмом участвовали в такого рода коллективных акциях, нежели те, кто идентифицировал себя скорее с семьей, чем с женским полом [12 , 23]. В то время как, например, Бурстин не уделяет должного внимания социальным конфликтам, приводя в пример слова Дж. Э. Лоуэлла, племянника одного из фабрикантов, который горделиво провозглашал образ жизни американской фабрики неким принципиально новым явлением в жизни человечества. Девушка, занятая на фабрике, вовсе не стремится остаться рабочей до гробовой доски. Она всего лишь приходит сюда на несколько лет, чтобы справить приданое, либо помочь получить профессиональное образование брату. Таким образом, дело можно вести без создания постоянно занятой в нем группы населения. Такие сторонники промышленного развития Америки, как Александр Гамильтон, с самого начала были озабочены тем, чтобы рост фабричного производства, не подорвал основы образа жизни сельской Америки, отвлекая оттуда основную рабочую силу. [7, 40] Единственными рабочими руками, которые могли уступить американские фермы, оставались женщины и дети. Учредитель хлопкоочистительной фабрики в штате Род-Айленд, обратился к традиционным английским методам, привлекая целые семьи жить в обычных домах. При подобной «семейной» системе, каждый член семьи старше 7 лет, уже работал на фабрике. [7, 42-43]

В семьях ремесленников «материнское» влияние складывалось главным образом из обучения дочерей основным навыкам ремесла. С 1840 года надомная система стала расчленять семейное ремесленничество. Промышленник приобретал сырье и нанимал работников для выполнения отдельных операций по сдельной оплате на дому. Между 1849 и 1851 годами Сара Траск писала в своем дневнике, как брала свою работу и шла к подругам, чтобы одновременно «поболтать». Дневная норма составляла 4 -- 5 пар туфель. Однажды на туфле пятого размера она насчитала 719 стежков. Надомная система разрушила семейную организацию ремесленного труда, более того, благодаря нововведениям 50 -- 60-х годов старые способы изготовления обуви полностью исчезли. В 50-е годы открылись обувные пошивочные мастерские, где женщины работали на новых швейных машинах. Эти мастерские вскоре превратились в фабрики, где все операции по изготовлению обуви составляли единый производственный процесс, а станки и машины вытеснили традиционный ручной труд башмачников. Болезненный переход к новому производству, усугубившийся экономической депрессией, стал причиной легендарной женской забастовки 18б0 года – самой крупной акции трудящихся накануне Гражданской войны. Более двадцати тысяч рабочих из северных районов Новой Англии приняли участие в забастовке, которая защищала привычную ритуальность ремесленничества.

Женщины объединялись в собственные союзы и проводили забастовочные собрания; они организовали демонстрацию, на которую вышли 800 участниц забастовки, неся знамя с лозунгом: «Американские женщины не будут рабынями! Дайте нам справедливое вознаграждение, и труд станет для нас праздником».