Несмотря на то, что привязанность и симпатия были возведены в принцип брачного института, он все же не стал равноправным.

На рабовладельческом Юге царил патриархат, – отцы властвовали над женщинами, детьми и рабами. На Юге идеологический подтекст отделения общественного от частного и мужского от женского, был совершенно иным. Ибо таковое не являлось результатом коммерциализации городов, а отражало совокупность иерархий пола и расы.

В экономической структуре сельского хозяйства не происходило разделения по схеме «дом-работа». На плантациях работали все, независимо от пола и классовой принадлежности. Хозяйка следила за садом, производством молочных продуктов, обработ­кой, хранением и приготовлением пищи, изготовлением одежды, а также за состоянием здоровья, как белых, так и черных. Эфемерный образ южной красавицы, излучавшей благородство и одухотворенность, не соответствовал действительности, — хо­зяйка выполняла тяжелую физическую работу и несла на своих плечах бремя управления плантацией. На небогатых фермах бе­лая женщина, не имевшая рабов, сама занималась сельскохозяй­ственным трудом, который мало чем отличался от труда колонисток.

Романтизация семьи и дома на Юге была сильнее, чем на Севере. Уединенный образ жизни белых женщин, живу­щих в сельской местности, поддерживал возведенную на пьеде­стал идеологию индивидуализма. В то время как женщины Се­вера организованно добивались установления единых норм сек­суального поведения мужчин, белые южанки были всецело преданны идее женского целомудрия, особенно в добрачной жизни. В 1 8 2 7 году один плантатор писал: «Единственное, в чем муж должен быть уверен, так это в чистоте поведения его жены до свадьбы» [18 , 96]. Жены, чья жизнь могла быть разрушена при малей­шем подозрении их в безнравственности, отдавали себе отчет в том, что их мужья, отцы и сыновья постоянно развлекались с негритянками, являвшимися их собственностью.

Отсюда явствует, что в основе господствовавшей на Юге иде­ологии разделения лежало рабство — фундамент экономиче­ской и социальной жизни. Белые женщины не имели никакого социального влияния и категорически не допускались к обще­ственной деятельности. Чувство вины за свои сексуальные по­хождения было одним из мотивов, заставлявших белых мужчин глубоко чтить женское целомудрие. В 30-е годы был распрост­ранен тост, восхвалявший «женщину . чей дух снисходит на нас, как милый сердцу Юг, который согревает своим дыханием поле фиалок и то отнимает, то придает нам силы». За [28 ,97] этой учтивостью мужчин, попиравших законы целомудрия и расовые табу, скры­вались вина и страх. Вина за свои поступки и страх затаенного женского гнева — рабынь и белых — побуждали мужчин утвер­ждать свою власть и отстаивать «честь», не гнушаясь примене­нием силы. Насильственное подавление сопротивления негров сублимировало чувство вины. Стремление властвовать над жен­щиной диктовалось еще и страхом — ведь забота женщин о чистоте морали могла легко перекинуться на несправедливости рабства [18 ,97].

Авторитет плантаторов зиждился на беспрекословном, без­оговорочном подчинении, как белых женщин, так и рабов, одна­ко сопротивление со стороны женщин никогда не пересекало расовых границ. Расизм и рабство препятствовали солидариза­ции женщин. На Севере женщины из высших и средних слоев общества относились к представительницам рабочего класса и проституткам как к сестрам; что касается белых южанок, они и помыслить не могли о том, чтобы воспринимать рабынь как ровню. Свидетельства же самих рабов говорят о чрезвычайной жестокости хозяек, которые ре­гулярно подвергали их безжалостным поркам и унизительным наказаниям [18 ,97].

Небогатые белые американские семьи, не имевшие рабов, боролись за жизнь на клочках неплодородных земель. Благодаря сохранению разветвленных родственных связей общинные тра­диции оставались по-прежнему сильными — в их основе лежали религиозность и взаимопомощь, а также известное неприятие господства плантаторов. Однако, поскольку повседневная жизнь женщин из таких семей складывалась из непрерывного труда, они были разобщены, а расизм не позволял им отождествлять себя с негритянками, хотя быт и уровень «материального благо­состояния» последних мало чем отличались от их собственных.

Времена, несомненно, менялись, но прежде, чем подняться по социальной лестнице, женщине пришлось спуститься на несколь­ко ступеней.

До индустриальной революции история Америки характеризова­лась контрастом аристократии, с одной стороны, и всех остальных — с другой. Но теперь в структурах власти аристократия стала вы­тесняться средними классами. Однако экономические успехи ни­чего не значили без успехов социальных, и неотъемлемой чертой XIX века стала маниакальная борьба за продвижение по ступеням к успеху. В Америке эта борьба была скорее горизонтальной, чем вертикальной: все были равны, но каждый стремился получить больше равенства, чем все остальные.

Одним из показателей успеха было то, что домашняя хозяйка должна иметь слуг, которые бы все делали за нее; торжество сред­него класса можно наглядно проиллюстрировать цифрами статис­тики занятости населения. На 16 мужчин и женщин, населявших Америку, согласно переписи 1841 г., приходился один человек домашней прислуги. Десять лет спустя, из трех миллионов женщин и девушек от десятилетнего возраста и старше, зарабатывавших себе на жизнь, одна из четырех рабо­тали служанками. К 1871 г. их число увеличилось до 1 204 477. На протяжении всего XIX века и до 1914г. работа домашней прислуги была самой распространенной среди эмигранток и вторая по час­тоте в целом [16, 327].

Жена представителя среднего класса, освобожденная от хлопот по хозяйству, должна была чем-то заполнять свое время. И она сама и ее муж были убеждены (так же как и книги по этикету, буквально наводнявшие рынок в XIX столетии), что она живет как благородная леди.

Мужчины среднего класса были привязаны к своей работе, и их жены и дочери были предоставлены самим себе. Некоторые за­полняли время полезной работой, но большинство женщин про­сто ходили целый день по магазинам или в гости к соседкам посплетничать, а то и просто бездельничали или упражнялись в хороших манерах.

Э. Дж. Грэйвс говорит о женщинах, которые «в своем честолюбивом стремлении походить на благородных леди используют свои прекрасные ручки только для того, чтобы играть кольцами, прикасаться к клавишам пианино или струнам гитары» [23, 27-28].

Женщины несли ответствен­ность за воспитание своих детей, поддержание домашнего очага и соблюдение морали; сердобольная мать должна была воздей­ствовать на детей «мягко», используя новые педагогические ме­тоды убеждения вместо принуждения. Устои викторианского до­ма, который держался на женщине, вдохновляли буржуазных реформаторов и миссионеров (как мужчин, так и женщин) на то, чтобы внедрять модель буржуазных семейных отношений в каж­дую группу населения, живущую по другим законам.

2.2.3. Период после гражданской войны

Отношение к браку как «священному союзу» после гражданской войны стало изменяться под воздействием целого ряда причин, среди которых – бурное развитие права, демократизация общества, дух конкуренции и прагматизма, порожденные новыми экономическими отношениями (капитализм).