В первых приступах еще сохранялась оценка своего состояния и поведения, Гоголь сам знал эти периоды возбуждения, наступавшие на выходе из депрессии на несколько недель, когда он не вполне владел своими чувствами и волей. В частности, в книге "Выбранные места из переписки с друзьями" он писал отцу Матфею /своему духовнику/, что он написал и выпустил эту книгу «слишком скоро после своего болез­ненного состояния, когда ни нервы, ни голова не пришли еще в нор­мальный порядок».

1842г. Новый приступ депрессии, и он пишет: "Мной овладела моя обыкновенная болезнь, во время которой я остаюсь в почти неподвижном состоянии в комнате иногда в продолжений 2-3 недель". "Голова моя одеревенела. Разорваны последние узы, связывающие меня со светом. Нет выше звания монаха" /письмо Прокоповичу/.

1846г., а состояние настолько тяжелое, что повеситься или утопиться кажется ему единственным выходом, как бы похожим на лекарство. "Молитесь, друг мой, да не оставит меня Бог в минуты скорби и уны­ния" /письмо к Языкову/.

Приступы учащаются и становятся тяжелеет в 1849г. – Жуковскому: "Если бы Вы знали, какие со мной странные происходят перевороты, как сильно все растерзано внутри меня. Боже, сколько я пережил, сколько перестрадал".

Последний приступ болезни /декабрь 1851 - февраль 1852г./, закончившийся смертью, протекал злокачественно, на фоне нарастающего аффекта с бредовыми идеями самообвинения и гибели. Слуга обращается к друзьям, так как опасается за его жизнь. 11-12 января он сжигает свою рукопись второго тома "Мертвых Душ". С этой ночи он 10 дней лежит в напряженной позе в постели и не с кем не говорит до самой смерти.

Итак, даже при отсутствии истерии болезни и компетентного врачебного описания из этих потрясающих по наблюдательности и художественной точности самоописаний специалисты делают выводы о сущности болезни писателя, о ее развитии, ставят точный диагноз. Нам из этих выводов важен следующий момент. Поведение врачей и духовника в отношении патологических состояний Гоголя было ошибочным.

При таких состояниях - обязанность духовника вовремя распознать аффективные корни депрессии и маний, вовремя рекомендовать обратится к врачу за помощью и помочь бороться во время депрессии с унынием, с греховными мыслями о самоубийстве, с безнадежностью, "мирской печалью", с тоской, которая "производит смерть", а во время экзальтации - помочь бороться с горделивыми мыслями, переоценкой своих возможностей, которые непосредственно смыкаются с состоянием прелести.

В религиозных переживаниях Гоголя были, особенно в первых приступах и даже до 1848г., элементы борьбы с болезнью, сопротивления, молитвенного призвания помощи Божьей и просьб к ближним о помощи в борьбе с мятежными мыслями, суевериями, пустыми приметами и малодушными предчувствиями. В дальнейших приступах, и особенно в последнем, было уже полное господство бреда греховности, самоуничижения, потери веры в возможность прощения, то есть все то, что западными психологами религии расценивается как "ложная мистика", продиктованная болезнью.

Духовник не понимал, что имеет дело далеко не с обычным покаянием, "печалью о грехах" здорового человека, которая в общей диалектике здорового покаяния заканчивается радостью прощения.

У Гоголя была депрессия витальная, от природных биологических процессов, «по естеству», печаль не та, которая от Бога и "которая производит неизменное покаяние ко спасению", а "печаль мирская, которая производит смерть" /по ап. Павлу/. Поэтому вместо ободрения и призыва к самопроверке, вместо разъяснения больному, что он впал в болезнь, которая имеет естественное биологическое происхождение, что эту болезнь надо принять и с терпением нести, как человек переносит тиф и воспаление легких или туберкулез, духовник советовал бросить все и идти в монастырь, а во время последнего приступа привел Гоголя в ужас угрозами загробной кары, так что Гоголь прервал его словами: "Довольно! Оставьте! Не могу больше слушать! Слишком страшно! " [81,205]

В случаях неврозных психических конфликтов психолог в целях исцеления сможет прибегать к помощи психического облегчения в смысле исповеди. Предписав больному исповедаться, можно надеяться, что припадки наверное пройдут, если он попадет на хорошего духовника. От этого зависит очень многое. Если духовник окажется врачом души /что к несчастью, не всегда бывает/, если он сумеет читать в сердце больного, успокаивающее слово облегчит его душу и смягчит конфликт. /В случае же с Гоголем мы имеем пример плохого духовника/. Если же он сгустит краски, если он нарисует перед ним картину ужаса, станет грозить адом и наказанием, он ухудшит болезнь и настолько обострит конфликт, что сделает его почти неизлечимым. И именно это и произошло с Гоголем. Причины болезни /и как следствие у Гоголя изменения личности и творчества/ кроются в ложном понимании греха и добродетели.

Лучшее лекарство для всех душевных болезней есть радость в каждой форме, в каждом виде. Гоголь в конце жизни был лишен этого лекарства, он утратил и творческую свободу и то легкое жизнерадостное искрящееся веселье и юмор чтения, которыми писатель владел до начала болезни.

Следует отметить еще один существенный для нас момент, иллюстри­рующий проявление болезненного состояния Гоголя в его произведениях. По мнению известного отечественного невропатолога Г.И.Россолимо, черт, дьявол, демон - образы, преследующие душевнобольных, встречаются в творчестве людей, страдающих нервными расстройствами. [81,163]

С этой точки зрения посмотрим на демонические образы в произве­дениях Гоголя. Условно их можно разделить на два типа: к первому относятся почти безобидные черти-неудачники, не причиняющие большого вреда человеку, комически описанные Гоголем. К этому типу относится черт из "Сорочинской ярмарки" - владелец красной свитки, которого выгнали из пекла и он с горя начал пьянствовать; обаятельный черт из "Ночи перед Рождеством", который "спереди совершенно немец ., но зато сзади настоящий губернский стряпчий в мундире" – в общем мелкая нечисть с мелкими пакостями, которую с легкостью может одолеть твердый духом христианин.

Второй тип гоголевских демонических образов - это наводящие ужас злобные представители ада, чаще дьявол в человеческом облике, которые посягают на души людей, завладевают их разумом. Этот тип у Гоголя очень многочисленен. Его представители: цыган из "Сорочинской ярмарки", "в смуглых чертах которого было что-то злобное, язвительное, низкое и вместе высокомерное", Басаврюк из "Вечеров накануне Ивана Купала", который с "бесовской усмешкой" играет чувствами людей, умело пользуясь их низменными желаниями; это колдун из "Страшной мести", огромное количество жуткой нечисти в "Вие" и, наконец, ростовщик в повести "Портрет", чья дьявольская власть продолжает калечить судьбы людей и после его смерти. Этот образ возникает у Гоголя и в "Выбранных местах из переписки с друзьями": "Диавол выступил уже без маски в мир . непонятной тоской уже загорелась земля".