Смерть брата – Михаила.

Сам Василий не имел детей, но зато имел двоих братьев. Старший после него — Дмитрий — считал себя наслед­ником престола. Однако народной любо­вью из всего рода Шуйских пользовался лишь Михаил Скопин-Шуйский. Русские люди в нем одном видели спасение госу­дарства, на него лишь возлагали свои на­дежды и не чаяли для Василия другого на­следника. По свидетельству современни­ков, это был красивый молодой человек, обнаруживавший светлый ум, зрелость суждений не по летам, в деле ратном ис­кусный, храбрый и вместе с тем осторож­ный, ловкий в обхождении с иноземцами. Еще до приезда в Москву Ляпунов попро­бовал провозгласить его царем, но князь Михаил с негодованием отказался. После этого князь Дмитрий Шуйский всеми си­лами старался оговорить Сколина перед братом. Но Василий или был уверен в скромности племянника, не считая его со­перником себе, или, побуждаемый благо­разумием, не начинал вражды с любим­цем народа, сердился на брата за докуч­ливые наветы и даже, говорят, однажды прогнал его от себя палкой. В самом деле, любимый и почитаемый народом племян­ник должен был поддержать его на шат­ком троне. Но и в этом, как и во многом другом, Шуйскому суждена была неудача. 23 апреля, на крестинах у князя Ивана Ми­хайловича Воротынского, князь Скопин занемог кровотечением из носа и после двухнедельной болезни умер. Пошел все­общий слух о том, что его отравили, на­зывали даже и отравительницу — княги­ню Екатерину Шуйскую, жену князя Дмит­рия. Даже если обвинения были неспра­ведливы, смерть Скопина стала тяжелым и решительным ударом для Шуйского. И прежде в нем видели царя несчастного, Богом не благословленного; но Скопин примирил царя с народом, дав последне­му твердую надежду на лучшее будущее. И вот этого примирителя более не было, и, что хуже всего, шла молва, будто сам царь из зависти и злобы лишил себя и все царство крепкой опоры.

Конец царствования.

Приутихшая было смута поднялась с новой силой. Прокопий Ляпунов поднял против Василия всю Рязанскую землю. 24 июня князь Дмитрий Шуйский, шедший с войском на помощь Смоленску, был на­голову разбит гетманом Жолкевским у Клу-шина. Самозванец, укрепивши в Калуге свою армию, вновь двинулся на Москву, взял Серпухов, Каширу и 11 июля встал у села Коломенского.

Прокопий Ляпунов писал брату Захару в Москву, что более нельзя терпеть Шуй­ского на троне, необходимо низложить его. Захар вместе с князем Василием Голицы­ным стал сноситься с полководцами са­мозванца. Условились, что москвичи сведут Шуйского с царства, а тушинцы от­ступятся от своего Вора. 17 июля Ляпу­нов с товарищами и большой толпой вор­вался во дворец и стал говорить Шуйско­му: "Долго ли за тебя будет литься кровь христианская? Земля опустела, ничего доброго не делается в твое правление, сжалься над гибелью нашей, положи по­сох царский, а уж мы о себе как-нибудь промыслим".

Шуйский отвечал: "Смел ты мне вымол­вить это, когда бояре мне ничего такого не говорят" — и выхватил нож. Ляпунов, раз­досадованный этим противодействием, хотел, кажется, ударить царя, но другие не дали ему этого сделать. Оставив Василия, Ляпунов отправился на Красную площадь, где уже собирался народ. Решено было идти к Серпуховским воротам, где больше места, и здесь решать всем народом, что дальше делать. После долгих речей бояре и всякие люди приговорили: бить челом го­сударю Василию Ивановичу, чтоб он, госу­дарь, царство оставил для того, что кровь многая льется, а в народе говорят, что он, государь, несчастлив и горд и города ук­раинские, которые отступили к Вору, его, государя, на царство не хотят.

В народе сопротивления не было. Со­противлялись немногие бояре, но недолго, сопротивлялся патриарх, но его не послу­шали. Во дворец отправился царский сво­як, князь Воротынский, и объявил Шуйс­кому приговор собора; "Вся земля бьет тебе челом; оставь свое государство ради междоусобной брани, затем, что тебя не любят и служить тебе не хотят". На эту просьбу, объявленную от имени всего мос­ковского народа, Василий должен был со­гласиться. Он положил царский посох и немедленно выехал из Кремля вместе с женой в свой прежний боярский дом,

Однако на другой день оказалось, что тущинцы обманули и не отступились от самозванца. Узнав об этом, Шуйский вос­прянул духом и послал денег московским стрельцам, надеясь, что те опять возве­дут его на престол. Патриарх также требовал, чтобы Шуйский вернулся во дворец. Но Ляпунов и другие зачинщики не могли согласиться на это. 19 июля Ляпу­нов с четырьмя товарищами и монахами Чудова монастыря пришел в дом Шуйско­го и объявил, что для успокоения народа тот должен постричься. Шуйский наотрез отказался. Тогда пострижение соверши­ли насильно. Старика держали во время обряда за руки, а князь Тюфякин произ­носил вместо него монашеские обеты, сам же Шуйский не переставал повторять, что не хочет пострижения.

Пострижение это, как насильственное, не могло иметь никакого значения, и пат­риарх не признал его: он называл монахом князя Тюфякина, а не Шуйского, Несмотря на то, невольного постриженника свезли в Чудов монастырь, постригли также и жену его, а братьев посадили под стражу.

Свергнув Шуйского, боярская дума за­вязала переговоры с гетманом Жолкевским и в конце концов должна была согла­ситься на избрание русским царем коро­левича Владислава. Жолкевский распоря­дился и насчет Шуйского, По настоянию гетмана его отправили в Иосифов Воло­коламский монастырь, а братьев его — в Белую. Царицу Марию заключили в Суз­дальском Покровском монастыре. Обоим дозволено было ходить в мирском платье.

В конце октября гетман выехал из Мос­квы, взяв с собою по просьбе бояр Васи­лия и его семью. 30 октября он торже­ственно въехал в королевский лагерь под Смоленском, В тот же день Жолкевский представил Сигизмунду Василия и его братьев. Говорят, что, когда от Шуйского требовали, чтобы он поклонился королю, он отвечал: "Нельзя Московскому и всея Руси государю кланяться королю: правед­ными судьбами Божьими приведен я в плен не вашими руками, но выдан мос­ковскими изменниками, своими рабами".

В октябре 1611 года, по взятии Смо­ленска, королю устроили почетный въезд в Варшаву. Во главе русских пленников везли и пленного царя. Когда всех троих Шуйских поставили перед королем, Ва­силий дотронулся рукой до земли и по­целовал эту руку. Потом Шуйский был до­пущен к руке короля. Было это зрелище великое, удивительное и жалость произ­водящее, говорят современники. Хотя Юрий Мнишек требовал суда над Шуйс­ким за убийство Дмитрия, сейм отнесся к нему с состраданием. По велению Сигизмунда всех троих братьев заключили в Гостынском замке под Варшавой. Со­держание им определили нескудное, как это видно из списка вещей и одежд, ос­тавшихся после смерти Василия. Похо­ронили его неподалеку от места заклю­чения. В 1635 году прах Шуйского был перевезен в Москву и погребен в Архан­гельском соборе.

Современники и потомки не жаловали Шуйского, нет числа обвинениям, которые возводились на него при жизни и после смерти. Между тем нельзя не признать, что в его жизни было немало моментов, когда он проявлял истинную мудрость, му­жество и даже величие души. Несчастная судьба его достойна не столько порица­ния, сколько жалости и сострадания.