Временная смута

Шуйский с торжеством возвратился в Москву, хотя знал уже о явлении нового самозванца. Состояние войска не позво­ляло ему продолжить поход. К тому же он хотел воспользоваться передышкой и же­нился на княжне Марье Петровне Буйносовой-Ростовской, с которой обручился еще при жизни Дмитрия. Свадьбу отпраз­дновали 17 января 1608 года. Псковский летописец пишет, что старый царь страс­тно влюбился в свою молодую жену и ради ее прихотей стал пренебрегать государ­ственными делами.

Весной самозванец двинулся на Мос­кву. Гетманом у него уже был известный в Польше авантюрист князь Рожинский, По­вторилось то же, что было прежде с пер­вым Дмитрием и Болотниковым, — город за городом сдавались самозванцу без со­противления, а царские войска, имевшие огромный численный перевес, терпели только поражения. 1 июня войско прибли­зилось к столицей стало лагерем в Туши­но. На этом активные боевые действия прекратились. Шуйский, как видно, боял­ся оставить столицу, население которой находилось в постоянном брожении, и вместе с тем не доверял воеводам, боял­ся поставить все, что имел на карту, из­бегал решительного сражения и держал все войско при себе, В этих обстоятель­ствах царь мог рассчитывать скорее на помощь иноземцев, чем на русских. По­этому он отправил в Новгород своего пле­мянника князя Михаила Скопина-Шуйского, поручив ему вступить в переговоры со шведским королем Карлом IX, давним вра­гом Польши. Но и здесь дела шли крайне медленно. Царь бессилен был остановить смуту.

Однако прошло некоторое время, и народ опять обратился к Шуйскому, как к единственной силе, которая могла гаран­тировать хоть какой-то порядок. Первые предвестники этого перелома обозначи­лись уже осенью 1608 года. Так, отделив­шиеся от самозванца поляки Лисовский и Сапега, осадили Троицкий монастырь, но встретили под его стенами ожесточенное сопротивление. Примеру знаменитой Сергиевой обители стали следовать и другие города, сначала робко, но потом все бо­лее увереннее. Этому в немалой степени способствовали бесчинства тушинцев. Многочисленные шайки казаков бродили тогда по всей русской земле и именем Дмитрия творили такие чудовищные пре­ступления, перед которыми бледнели вос­поминания об опричнине Грозного. Преж­де других возвратились под власть Шуйс­кого северные города: Галич, Кострома, Вологда. Белоозеро, Устюжна, Городец, Бежицкий Верх, Кашин. К ним присоединились изгнанием тушинцев, города вступали между собой в переписку, зак­лючали союзы и собирали войска на свой счет.

Шуйский чутко уловил эту перемену в общественном сознании и в своих грамо­тах стал обращаться прямо к землям, с увещанием сохранять единство, собирать­ся всем вместе. "А если вскоре не собе­рутся, — писал он, — а станут все врозь жить и сами за себя не станут, то увидят над собою от воров конечное разорение, домам запустение, женам и детям пору­гание; и самим себе будут, и нашей хрис­тианской вере, и своему отечеству пре­датели".

Первые заговоры против Шуйского.

В Москве положение Шуйского было непрочным. В народе его не любили, но не хотели и менять на кого-нибудь друго­го. Вот почему не увенчались успехом все попытки свергнуть его с престола. Первая такая попытка была сделана еще 17 февраля 1609 года. Заговорщики в числе до 300 человек, во главе с Григорием Сунбуловым, князем Романом Гага­риным и Тимофеем Грязным, обратились к боярам с требованием свергнуть Шуйс­кого. Но бояре не взялись за это дело и разбежались по домам ждать конца пере­ворота. Один только боярин князь Васи­лий Голицын явился на площадь. Заговор­щики кинулись за патриархом в Успенс­кий собор и потребовали, чтобы тот шел на Лобное место. Гермоген не хотел идти, его притащили насильно и поставили на Лобное место. Заговорщики опять стали кричать народу, что Шуйский избран не­законно одними своими потаковниками, без согласия земли, что кровь христианс­кая льется за человека недостойного и ни на что не потребного, глупого, нечестиво­го, пьяницу и блудника. Но вместо одоб­рительных кликов заговорщики услыхали из толпы слова: "Сел он, государь, на цар­ство не сам собою, выбрали его большие бояре и вы, дворяне и служилые люди, пьянства и никакого неистовства мы в нем не знаем; да если бы он, царь, вам и не­угоден был, то нельзя его без больших бояр и всенародного собрания с царства свести". Тогда заговорщики стали кричать;"Шуйский тайно побивает и в воду сажает братию нашу, дворян и детей боярских, жен и детей, и таких побитых две тыся­чи". Патриарх спросил их: "Как же это могло статься, что мы ничего не знаем? В какое время и кто именно погиб?" На это заговорщики ничего не могли ответить вразумительного и стали читать грамоту; "Князя-де Василия Шуйского одной Мос­квой выбрали на царство, а иные города и того не ведают, и князь Василий Шуйс­кий нам на царстве не люб и для него кровь льется, и земля не умирится: чтоб вам выбрать на его место другого царя?" Патриарх отвечал: "До сих пор Москве ни Новгород, ни Казань, ни Астрахань, ни Псков и ни которые города не указывали, а указывала Москва всем городам; и что кровь льется, то это делается по воле Бо­жьей, а не по хотению вашего царя". Ска­зав это, Гермоген отправился домой. За­говорщики, не нашедшие ни у кого под­держки, не могли его удержать. Они с кри­ками и руганью бросились во дворец, но Шуйский не испугался, он вышел к ним и с твердостью спросил: "Зачем вы, клятвопреступники, ворвались ко мне с такой наглостью? Если хотите убить меня, то я готов, но свести меня с престола без бояр и всей земли вы не можете". Заговорщи­ки, видя везде неудачу, бежали в Тушино, к Вору.

События возле Москвы.

Весной в Москве кончился хлеб. Но­вый из-за осады подвезти было невозмож­но. Продукты вздорожали, от чего броже­ние в столице еще усилилось. По свиде­тельству современников, дети боярские, а также черные люди приходили к царю с криком и воплем, говоря: до чего доси­димся? Хлеб дорожает, а промыслов ни­каких нет!

Чтобы сбить цены, Шуйский убедил Троицкого келаря Аврамия Палицына пу­стить в продажу по два рубля хлеб из бо­гатых житниц его монастыря, находивших­ся в Москве. Понижение цены на хлеб не­сколько успокоило народ. К тому же как раз в это время Михаил Сяопин-Шуйский с новгородским ополчением и большим шведским отрядом генерала Делагарди выступил на помощь Москве, Одновремен­но вверх по Волге по направлению к Мос­кве двинулся из Астрахани боярин Федор Шереметьев. Судьба самозванца должна была вот-вот решиться, но перед Васили­ем вставали уже новые проблемы.

В сентябре 1609 года польское войс­ко под командованием короля Сигизмунда осадило Смоленск. К внутренней сму­те прибавилась война внешняя. Понача­лу, правда, это более отразилось на по­ложении самозванца. Король прислал в Ту­шино строгое повеление ко всему польско­му рыцарству идти к нему на помощь. Вож­ди тушинских поляков долго были в нере­шительности, как им поступить. С само­званцем перестали считаться, в глаза че­стили его мошенником и обманщиком. В декабре самозванец тайком уехал в Калу­гу. После этого часть тушинцев поехала за ним, другие явились в Москву с повин­ной. В январе 1610 года Скопин отбросил Сапегу от Троицкого монастыря, а в мар­те Рожинский поджег Тушинский лагерь и поехал с оставшимися людьми к Сигизмунду. Так Москва освободилась от Тушина. 12 марта Скопин и Делагарди торже­ственно въехали в столицу. Шуйский встретил племянника с радостными сле­зами, хотя прежде их не раз старались поссорить.