Нищелюбие не позволяло ей быть запасливой хозяйкой. Домовое продовольствие она рассчитывала только на год, раздавая остальное нуждающимся . Порой у нее в дому не оставалось ни копейки от милостыни, и она занимала у сыновей деньги, на которые шила зимнюю одежду для нищих, а сама, имея уже под 60 лет, ходила всю зиму без шубы. Начало страшного голодного трехлетия при царе Борисе застало ее в нижегородской вотчине совсем неприготовленной. С полей своих она не собрала ни зерна, запасов не было, скот пал почти весь от безкормицы. Но она не упала духом, а бодро принялась за дело, распродала остаток скота, платье, посуду, все ценное в доме и на вырученные деньги покупала хлеб, который и раздавала голодающим, ни одного просящего не отпускала с пустыми руками и особенно заботилась о прокормлении своей челяди. Тогда многие расчетливые господа просто прогоняли с дворов своих холопов, чтобы не кормить их, но не давали им отпускных, чтобы после воротить их в неволю. Брошенные на произвол судьбы среди всеобщей паники, холопы принимались воровать и грабить. Ульяна больше всего старалась не допустить до этого своих челядинцев и удерживала их при себе, сколько было у ней силы. Наконец, она дошла до последней степени нищеты, обобрала себя дочиста, так что не в чем стало выйти в церковь. Выбившись из сил, израсходовав весь хлеб до последнего зерна, она объявила своей крепостной дворне, что кормить ее больше она не может, кто желает, пусть берет свои крепости или отпускные и идет с Богом на волю. Некоторые ушли от нее и она проводила их с молитвой и благословением, но другие отказались от воли, объявили, что не пойдут, скорее умрут со своей госпожой, чем покинут ее. Она разослала своих в верных слуг по лесам и полям собирать древесную кору и лебеду и принялась печь хлеб из этих суррогатов, которыми кормилась с детьми и холопами, даже ухитрялась делиться с нищими, "потому что в то время нищих было без числа", лаконически замечает ее биограф. Окрестные помещики с упреком говорили этим нищим: зачем это вы заходите к ней? чего взять с нее? она и сама помирает с голоду. "А мы вот что скажем", - говорили нищие: "много обошли мы сел, где нам подавали настоящий хлеб, да и он не елся нам так в сласть, как хлеб этой вдовы - как бишь ее?". Многие нищие не умели и назвать ее по имени. Тогда соседи-помещики начали подсылать к Ульяне за ее диковинным хлебом; отведав его, они находили, что нищие были правы, и с удивлением говорили меж себя: мастера же ее холопы хлебы печь! Два года терпела она такую нищету и не опечалилась, не пороптала, не дала безумия Богу, не изнемогла от нищеты, напротив была весела, как никогда прежде: так заканчивает биограф свой рассказ о последнем подвиге матери. Она и умерла вскоре по окончании голода, в начале 1604 г. Предания нашего прошлого не сохранили нам более возвышенного и более трогательного образца благотворительной любви к ближнему.

Никто не сосчитал, ни один исторический памятник не записал, сколько было тогда Ульян в Русской земле и какое количество голодных слез утерли они своими добрыми руками. Надобно полагать, что было достаточно тех и других, потому что Русская земля пережила те страшные годы, обманув ожидания своих врагов. Здесь частная благотворительность шла на встречу усилиям государственной власти. Но не всегда так бывает. Частная благотворительность страдает некоторыми неудобствами. Обыкновенно она оказывает случайную и мимолетную помощь и часто не настоящей нужде. Она легко доступна злоупотреблению . Она чиста в своем источнике, но легко поддается порче в своем течении. Здесь она против воли благотворителей и может разойтись с требованиями общественного блага и порядка . Общественная благотворительность имеет свои преимущества: уступая частной милостыне в энергии и качестве побуждений, в нравственно-воспитательном действии на обе стороны, она разборчивее и действительнее по своим практическим результатам, оказывает нуждающемуся более надежную помощь, дает ему постоянный приют .

ДРЕВНЯЯ РУСЬ

Анализ фольклора, былин и сказок показывает, какой вольной была стихия женского начала в мироощущении древних русичей (чего стоят одни образы "поляниц" и богатырш),- резкий контраст с последующим, пришедшим вместе с христианством табуированием женственности. Славяне-язычники поклонялись божествам как мужского, так и женского рода, "клали требы упырям и берегиням", а затем "Роду и рожаницам". Доминирование мужского начала никак нельзя назвать коренной чертой русской культуры, оно возникло при переходе к государственному культу княжеско-дружинного бога войны Перуна. Однако почитание богини Мокоши - покровительницы плодородия, домашнего очага и хозяйства было столь глубоким, что сохранилось вплоть до XVI века. Священникам было предписано бороться с этим культом и спрашивать на исповеди: "Не ходила ли еси к Мокоше?"

Галерея женщин - политиков Киевской, Новгородской, Полоцкой Руси могла бы включить около 50 княгинь, княжон и боярынь. Среди них великая княгиня Ольга; Анна Ярославна, дочь Ярослава Мудрого - королева Франции, ставшая регентшей после смерти Генриха I; Анна, внучка Ярослава Мудрого, самостоятельно "правившая посольство" в Византию и основавшая первую на Руси школу для девочек; полоцкие княгини, самостоятельно правившие в течении 20 лет (XII век) и многие другие. Политической деятельности способствовали широкие экономические права женщин. Так знаменитая Марфа Посадница, одна из лидеров восстания новгородской "вольницы" (средневековой республики) против московского царя Ивана III (XV век) была третьей в Новгороде по величине собственности.

В первые шесть столетий развития русской государственности славянки пользовались значительной экономической свободой. Древнейшие нормативные документы Русская Правда и позже первый общерусский Судебник именуют женское имущественное владение "женской частью", выделом, отдельным от имущества семьи и мужа. "Женская часть" включала приданое и некоторое не входящее в его состав парафернальное имущество - часть семейной собственности, которой женщина могла пользоваться по своему усмотрению. Возможность споров о собственности, "при между мужем и женою о животе", предусматривалась Уставом князя Владимира. Материальную ответственность за дела мужа жена несла только в случае его смерти, когда она становилась наследницей. Начиная с XIII века, в нормативных документах женщины выступают как наследницы, владелицы и распорядительницы не только движимого, но и недвижимого имущества.

В новгородских берестяных грамотах XII-XIII веков - письмах и контрактах - женщины демонстрируют значительную самостоятельность в предпринимательских делах. Эти грамоты, наряду с Ипатьевской и Лаврентьевской летописями, свидетельствуют о первых примерах женской благотворительности, которая в своих истоках была связана с церковными делами. Много раз упоминаются строительницы церквей (примечательно, что это были женщины, имевшие различный социальный статус: от княгини Марии, жены великого князя Всеволода, до Полюжая Городщиницы, "Жирошкина дъчи"); податчицы милостыни: " .много раздала богитьство монастырем и попом, и убогим".