Как ни душило правительство Николая прогрессивную мысль, она пробивалась наружу в разных формах. Ряд либеральных уступок, воспринятых декабристами как «благостные» перемены в судьбах России, оказался для правительства неизбежным. Но Лермонтов знал цену этим уступкам. Его собственная судьба служила иллюстрацией действительному положению вещей.

Если в спорах с Назимовым, которого Лермонтов глубоко уважал, он ограничивался шутками и насмешками, то с товарищами противоположного настроения поэт мог быть очень резок.

«Я должен был показаться ему мягким добряком, ежели он заметил мое душевное спокойствие и забвение всех зол, мною претерпенных», – вспоминал декабрист Николай Иванович Лорер.

Несмотря на 11-летнюю каторгу и 5-летнюю службу рядовым на Кавказе, Лорер не утратил присущего ему оптимизма. Этим же летом, произведенный в прапорщики, он был в особенно благодушном настроении.

«Одним шагом я приблизился к свободе», – радостно повторял он.

Такого «забвения зол» Лермонтов не мог понять. Его боевой, страстной, протестующей против всякого насилия натуре смирение было чуждо. Оптимист Лорер подвергал, вероятно, резким его нападкам и насмешкам. Лорер уходил из «Домика» несколько обиженный и все-таки продолжал бывать там ежедневно. Лорер знал множество анекдотов, мастерски их рассказывал и часто каким-нибудь остроумным словцом разряжал слишком накалившуюся атмосферу.

Два брата Беляевых, оба декабристы, также часто приходили в «Домик». Со старшим из них – Александром Петровичем, – споры были неизбежны. Александр Беляев доказывал, что крепостное право, – а о нем, несомненно, было особенно много разговоров в «Домике», – можно уничтожить «на религиозных началах». Лермонтов же мог только смеяться над идиллической картиной падения рабства от евангельской проповеди. Впрочем, с А.П. Беляевым были не только споры. Ведь он хорошо знал Александра Ивановича Одоевского, с которым Лермонтов познакомился и подружился на Кавказе в 1837 г. Памяти Одоевского Михаил Юрьевич посвятил чудесное стихотворение:

Я знал его: мы странствовали с ним

В горах Востока и тоску изгнанья

Делили дружно.

(«Памяти А.И. Одоевского», 1839 г.).

Эти первые строки стихотворения приоткрывают душевное состояние Лермонтова во время первой ссылки: она была для поэта далеко не веселым путешествием по Кавказу.

Александр Беляев мог вспоминать об Одоевском, читать его стихи, которые никогда не увидели света.

А сколько еще интересных людей бывало в «Домике»! Вот – поэт Александр Николаевич Креницын. Прапорщик 18-го егерского полка, он был разжалован в рядовые за организацию бунта в Пажеском корпусе. На Кавказе Креницын близко сошелся с А.А. Бестужевым. После его смерти Александр Николаевич бережно собрал портреты декабристов, присланные А.А. Бестужеву из Читинского острога братом Николаем. Старший из братьев Бестужевых, Николай, в течение многих лет рисовал в Сибири портреты участников заговора. Креницын переслал портреты младшему Бестужеву, Павлу, в Петербург.

Об этих портретах, об авторе их, обо всей семье Бестужевых, из которой вышли четыре брата-декабриста, а главным образом об Александре Александровиче Бестужеве-Марлинском, несомненно, было много разговоров в «Домике», когда приходил Креницын.

Не так часто, как другие декабристы, бывал в «Домике» Александр Иванович Черкасов. Это был неутомимый собиратель фольклора, его живые рассказы о народном творчестве собеседники слушали с увлечением.

Бывал здесь и декабрист А.И. Вегелин. Его в «Домике» прозвали диктатором за нетерпимость к возражениям, слишком серьезный и важный вид. Молодежь, а ведь Лермонтов и многие его товарищи были еще так молоды, во всем находила повод для шуток.

Прозвища обычно придумывал Лермонтов.

«Всех окрестит по-своему», – вспоминал один из постоянных посетителей «Домика» Николай Павлович Раевский, поручик Тенгинского полка, очень любивший Михаила Юрьевича и впоследствии очень тепло вспоминавший о нем.

А какие живые, интересные беседы завязывались в «Домике», когда туда приходили командир Нижегородского полка полковник С.Д. Безобразов и художник Г.Г. Гагарин, известный своими прекрасными кавказскими рисунками.

Оба они совсем недавно участвовали в знаменитой в истории Кавказской войны Черкейской экспедиции. Аул Черкей в Дагестане считался неприступным. Шамиль будто бы уверял жителей аула, что они могут спать совершенно спокойно, так как Черкея русским никогда не взять. Овладеть этим аулом было действительно трудно. В 1841 г. аул был все же взят.

За эту экспедицию полковник Сергей Дмитриевич Безобразов был представлен к производству в генералы. Очень простой, никогда не дававший почувствовать разницу в чинах, Сергей Дмитриевич оставался среди товарищей таким же живым собеседником, каким был всегда.

Для Лермонтова рассказы Безобразова и рисунки Гагарина были особенно интересны: ведь он хорошо знал характер экспедиций и обстановку в горах.

Гагарин прожил в Пятигорске только до 20 июня и ежедневно бывал в «Домике». С Лермонтовым и Трубецким занимался он еще в Петербурге живописью. Среди совместных рисунков Гагарина и Лермонтова есть акварель «Валерик». Сделана она в 1840 г. в Кисловодске по рассказам об этом бое Лермонтова, только что вернувшегося из похода.

Искренний и благородный, Гагарин пришелся по душе поэту. Лермонтов и живописью начал заниматься серьезно только после знакомства с Гагариным. Европейски образованный художник мог рассказать много интересного.

Но если в «Домике» появлялся Руфим Иванович Дорохов, то все «перевертывалось вверх дном». Бесшабашная голова, весельчак, остряк, вспыльчивый до бешенства, страстный игрок в карты – Дорохов был всеобщим любимцем.

Сын героя Отечественной войны 1812 г., знаменитого партизана, генерала Ивана Семеновича Дорохова, Руфим Иванович был очень популярен на Кавказе. О его храбрости создавались легенды. Дважды Дорохова разжаловали в рядовые, и каждый раз исключительными подвигами он добивался освобождения «из-под серой шинели».

Ему-то было о чем рассказывать в «Домике». В 1840 г. Дорохов и Лермонтов участвовали в экспедиции против горцев. Дорохов командовал отрядом охотников и, будучи раненным, передал командование Лермонтову.

«Я получил в наследство от Дорохова, которого ранили, – писал Лермонтов своему другу А.А. Лопухину, – отборную команду охотников, состоящую изо ста казаков – разный сброд, волонтеры, татары и проч., это нечто вроде партизанского отряда, и если мне случится с ним удачно действовать, то авось что-нибудь дадут».

Кипучая жизнь «Домика» изображалась в карикатурах в особом альбоме. Рисовали тогда все, и альбом каждый день пополнялся новыми рисунками. Чаще других изображался Николай Соломонович Мартынов.

Мартынов был в отставке в чине майора. В Пятигорск приехал в конце апреля «для пользования водами». Жил он по соседству, в угловом доме Верзилина (ныне № 6 на углу улиц Лермонтовской и Анджиевского).

Бесхитростную, но точную характеристику Мартынову дала родственница Лермонтова – Катенька Быховец: