В том, что человеческая воля может свободно выбирать между добром и злом , заключается ее уникальность. Животные неразумны и не могут подняться над природной причинностью, которой полно­стью подчинены. Они лишены свободы и не несут никакой ответственности за свои действия. Бог обладает святой волей и добр по определению. Лишь человеческая воля билатеральна, причем, по Канту, ее автономия абсолютна: поступки человека не зависят даже от воли божьей. Человек и только он сам ответственен за них, даже если признать, что он - существо тварное и сотворен богом. Кант считает, что Бог творит человека свободным. Но как это возможно? Ведь если человек сотворен Богом, то, казалось бы, Бог должен нести всю ответственность за свое творение, в частности, за все деяния человека. В «Критике практического разума» Кант так от­вечает на этот вопрос: “И действительно, если бы поступки челове­ка, поскольку они принадлежат к его определениям во времени, были определениями человека не как явления, а как вещи самой по себе, то свободу нельзя было бы спасти. Человек был бы марионет­кой или автоматом Вокансона, сделанным и заведенным высшим мастером всех искусных произведений; и хотя самосознание делало бы его мыслящим автоматом, но сознание этой спонтанности в нем, если считать ее свободой, было бы лишь обманом, так как она может быть названа так только относительно, ибо хотя ближайшие причи­ны, определяющие его движения, и длинный ряд этих причин, вос­ходящих к своим определяющим причинам, внутренние, но последняя и высшая причина находится целиком в чужой власти”.[56] Однако: “Устранить указанную трудность можно быстро и четко следующим образом. Если существование во времени есть лишь способ чувственного представления мыслящего существа в мире, следовательно, не касается его как вещи самой по себе, то сотворе­ние этого существа есть сотворение вещи самой по себе, потому что понятие сотворения принадлежит не к способу чувственного пред­ставления о существовании и не к причинности, а может относиться только к ноуменам. Следовательно, если о существах в чувственно воспринимаемом мире я говорю: они сотворены, то я их рассматри­ваю в этом отношении как ноумены. Так же как было бы противо­речием, если бы сказали: Бог - творец явлений, так будет проти­воречием, если скажут: Он как творец есть причина поступков в чувственно воспринимаемом мире, стало быть, как явлений, хотя он причина существования совершающего поступки существа (как ноумена)”.[57] Как видим, для того чтобы отстоять абсолютность че­ловеческой свободы, Кант делает довольно-таки сильное утвержде­ние теологического порядка, далеко не являющееся ортодок­сальным: оказывается, Бог - творец только вещей в себе, но не творец явлений. Т. е. он не творец природы с ее законом причинно­сти и не творец времени и пространства. Ясно, что такое утвержде­ние трудно принять ортодоксальным богословам. Кант и сам понимает, что “указанное здесь устранение трудности . таит в себе много трудного и вряд ли может быть ясно изложено”.[58] Однако таков единственный выход: “необыкновенно важно это обособление времени (как и пространства) от существования вещей в себе, сде­ланное в критике чистого спекулятивного разума”.[59] Ведь, “если не признают идеальности времени и пространства, остается один толь­ко спинозизм, в котором пространство и время суть неотъемлемые определения самой первосущности, а зависящие от нее вещи (сле­довательно, и мы сами) не субстанции, а только присущие ей акци­денции. Дело в том, что если бы эти вещи существовали только как ее действия во времени и время было бы условием их существования самих по себе, то поступки таких существ должны были бы быть лишь ее поступками, которые она где-то и когда-то совершала. Поэтому спинозизм, несмотря на нелепость его основной идеи, де­лает гораздо более последовательный вывод, чем тот, который мож­но сделать согласно теории о сотворении мира, если существа, принимаемые за субстанции и существующие во времени сами по себе, рассматривать как действия высшей причины и не как нечто принадлежащее этой причине и ее деятельности, а как субстанции сами по себе”.[60]

“Несвободная” свобода

Итак, человеческая воля абсолютно свободна. Человек абсолют­но ответственен за свои поступки. Он не подчинен с необходимостью ни природе, ни даже божьей воле. Пусть, по Канту, бытие Бога проблематично. Однако и в том случае, если бы он существовал в действительности, воля человека все равно была бы свободна: Кант отвергает все концепции, согласно которым человеческое поведе­ние безоговорочно определяется божьей волей - от христианского учения о предопределении до спинозизма, в соответствии с которым человеческие поступки суть в конечном счете поступки самого Бога. Вот как далеко заходит философ, отстаивая учение о человеческой свободе! К сожалению, кантовское обоснование этого учения дейст­вительно «таит в себе много трудного»; тут он прав. Причем это трудное связано с самой сущностью кантовской философии: оно вызывается не чем иным, как «обособлением времени и пространст­ва от существования вещей в себе». Однако суть дела состоит не в том, что это обособление слишком радикально и с трудом приемлемо Для людей, привыкших мыслить традиционно и «некритически». Наоборот, дело в том, что концепция Канта в ряде моментов недо­статочно радикальна, что она недостаточно хорошо обосновывает декларируемую им абсолютность человеческой свободы. До сих пор мы анализировали кантовскую этику в апологетическом ключе теперь пришло время внести в наш анализ элементы полемики. В упрек Канту следует поставить то обстоятельство, что его «обособление времени и пространства от существования вещей в себе» оставляет открытой возможность построения такого учения о человеческой свободе, в котором она оказывается абсолютной только на словах; на деле же оно представляет собой своеобразный квази-абсолютный детерминизм, неожиданное сочетание концепций свободы и предопределения, такое, что хотя поведение человека фактически полностью детерминировано и не зависит от его воли, но ответственность за содеянное все же возлагается исключительно на него, а не на Бога или природу. В явном виде такого учения не содержится в сочинениях Канта, однако в них нет ничего, что противоречило бы ему, а некоторые кантовские высказывания можно и прямо истолковать в соответствующем ему духе. Данное учение известно в двух вариантах, один из которых принадлежит Шеллингу а другой Шопенгауэру, причем оба философа представляют дело так что они во всем следуют Канту, лишь разъясняя, выявляя и уточняя то, что он сам хотел сказать. Создавая свои концепции, тот и другой ссылаются на кантовское учение об эмпирическом и умопостигаемом характерах человека. В чем оно состоит?

Характер причинности

Как мы помним, свобода воли, по Канту, заключается в том, что мы можем предпочесть причинность свободы причинности природы Казалось бы, это может означать только то, что мы всегда способны предпочесть добро злу, всегда в силах определить свою волю в соответствии с нравственным законом, а не в соответствии с принципом себялюбия и личного счастья. В таком случае, если выражение «причинность природы» следовало бы понимать буквально, т. е. как физическую необходимость, то выражение “причинность свободы” естественно было бы посчитать метафорой, поскольку сам же Кант говорит о том, что категорический императив действует не на манер физической необходимости, а лишь как повеление, которое хотя и является настоятельным, но не влечет за собой немедленного и автоматического исполнения того, что повелевается. Однако когда знакомишься с учением Канта об эмпирическом и умопостигаемом характерах, создается впечатление, что он относится к выражению «свободная причинность» отнюдь не как к простой метафоре. Все таки он был сыном своего времени и галилеевская идея детерминизма была прочно укоренена в его сознании: мало того, что она господствует в его учении о природе, но она, насколько это для нее возможно, пропитывает и его концепцию свободы. В «Критике чистого разума» Кант следующим образом вводит понятие эмпирического и умопостигаемого характеров: “Но всякая действующа; причина должна иметь какой-то характер, т. е. закон своей каузальности, без которого она вообще не была бы причиной. Поэтому в субъекте чувственно воспринимаемого мира мы должны были бы во-первых, находить эмпирический характер, благодаря которому его поступки как явления стояли бы согласно постоянным законам природы в сплошной связи с другими явлениями и могли бы быть выведены из них как их условий и, следовательно, вместе с ними были бы членами единого ряда естественного порядка. Во-вторых, мы должны были бы приписывать этому субъекту еще умопостига­емый характер, который, правда, составляет причину этих поступ­ков как явлений, но сам не подчинен никаким условиям чувст­венности и не относится к числу явлений. Первый можно было бы назвать также характером такой вещи в явлении, а второй - харак­тером вещи в себе”.[61] Но что собой представляет этот умопостигае­мый характер субъекта и в каком смысле он составляет причину поступков субъекта как явлений? Решающим фактором здесь вы­ступает то кантовское «обособление времени и пространства от существования вещей в себе», о котором мы говорили. Кант продол­жает: “Этот действующий субъект по своему умопостигаемому характеру не был бы подчинен никаким временным условиям, так как время есть условие только явлений, а не вещей в себе”.[62] Из того, что умопостигаемый характер не подчинен никаким условиям вре­мени, можно сделать вывод о том, что он обладает такими общими свойствами, как изначальная заданность, неизменность и постоян­ство. Сам по себе умопостигаемый характер нам неизвестен, по­скольку является «характером вещи в себе». О его конкретных особенностях мы узнаем опосредованно, знакомясь с эмпирическим характером, который представляет собой не что иное, как явление умопостигаемого характера. Поскольку всякая вещь в себе - это умопостигаемая причина своего явления, постольку и умопостига­емый характер - трансцендентная причина эмпирического и, сле­довательно, поступков обладающего им субъекта как явлений. Кант пишет: “Этот эмпирический характер в свою очередь определен в умопостигаемом характере (в способе мышления). Однако умопо­стигаемого характера мы не знаем, а обозначаем его посредством явлений, которые, собственно, дают непосредственное знание толь­ко о способе чувствования (об эмпирическом характере)”.[63] Таким образом, умопостигаемый характер человека выступает в виде не­коего скрытого постоянно действующего фактора, определяющего поступки человека независимо от протекающего во времени потока природных причин и следствий. “Итак, разум есть постоянное усло­вие всех произвольных поступков, в которых проявляется человек. Каждый из этих поступков, еще до того как он совершается, пред­определен в эмпирическом характере человека. Для умопостигае­мого характера - эмпирический характер составляет лишь его чувственную схему - нет никакого прежде или после, и всякий поступок независимо от временного отношения, в котором он нахо­дится с другими явлениями, есть непосредственное действие умопо­стигаемого характера чистого разума, который, стало быть, действует свободно, не определяясь динамически в цепи естествен­ных причин ни внешними, ни внутренними, но предшествующими по времени основаниями”.[64] Умопостигаемый характер действует свободно. Значит, этот скрытый постоянный фактор, определяю­щий наши поступки, и есть носитель нашей свободы? Да, и притом единственный, поскольку только он, пребывая вне времени, не за­висит от природной необходимости.