Рассматриваемое нами произведение строится как совокупность видений и картин, открывшихся взору носящегося над миром героя. Призрак носит повествователя по всему полуночному миру. Англия, Франция, Германия, Италия, Россия – любая страна по желанию. Мало того, из XIX века Эллис переносит его в I век до н. э., позволяет увидеть Цезаря с его легионами, в XVII век на берег Волги к Разину. Происходит не только расширение пространства, но исчезают и временные границы – между настоящим и прошлым.

Форма, в которой представлены эти картины, выражена с помощью путешествия. Поэтому мы можем говорить об использовании такого литературного жанра, как путешествие. В основе жанра путешествия лежит «описание путешественником (очевидцем) достоверных сведений о каких-либо… малоизвестных странах, землях… в форме записок, дневников, очерков…»(XLIV, 314) Особый вид литературного путешествия представляет собой повествование о вымышленных, воображаемых странствиях, с чем мы имеем дело в «Призраках». Но в повести, если странствие и воображаемое, то все места, посещаемые героями, вполне реальны. Формирование и развитие жанра путешествия отличает сложное взаимодействие документальной, художественной и фольклорной форм, объединённых образом путешественника (рассказчика), что характерно уже для древнейших путешествий. Определяющей позицией такого героя выступает позиция наблюдателя чужого мира, а «…противостояние «своего» мира, пространства «чужому» – формообразующий фактор жанра путешествия.»(XLIV, 315) Всё это ярко представлено и в «Призраках», что позволяет говорить о присутствии этого жанра в произведении.

Из такой формы повествования (с помощью путешествия), по нашему мнению, вытекают все другие жанровые модификации «Призраков»: путевой очерк, автобиографический очерк или автобиография, исторический и философский очерк, являющиеся разновидностями жанра очерка. В очерках «межжанровые отношения приводят к синтетизму жанров, и жанровой многослойности, и сложным полижанровым структурам, требующим изучения.»(LXXIV, 60)

По мнению Г.Н.Поспелова, очерк отличается от других малых форм эпической литературы отсутствием единого, быстро разрешающегося конфликта и большей развитостью описательного изображения.(LXVI, 263) А мы помним, что по признанию И.С.Тургенева, не Эллис, а описания составляют основную цель «Призраков». «Я кончил недавно небольшую вещь – и представьте – фантастическую! – скорее описательную», - сообщал он Е.Е.Ламберт.(LXXIX, T.V, 145)

Очерк обычно не затрагивает проблемы становления характера личности в её конфликтах с общественной средой, а освещает проблемы гражданского и нравственного состояния «среды» (воплощенного обычно в отдельных личностях) и обладает большим познавательным разнообразием.(LXVI, 263) Мы уже уполминали те формы очерка, которые можно вычленить в “Призраках”. А теперь рассмотрим их подробнее. Безусловно, все они глубоко взаимосвязаны и могут быть изучены только вместе, и только в связи с развитием поэтико-философской концепции “Призраков”. Произведение открывается лирическим описанием среднерусского пейзажа (главы 6, 8), но ему на смену, как контраст, появляется описание острова Уайт (глава 9), “где так часто разбиваются корабли”. Природная стихия приобретает зловещий облик: тучи, “как стадо злобных чудовищ”, “разъярённое море”, “леденящие дыхание…безны”, “тяжкий плеск прибоя”(LXXX, T.7, 199) – и всюду страдания, ужас и смерть. «В тяжком плеске прибоя чудится что-то похожее на вопли, на далёкие пушечные выстрелы, на колокольный звон…»(LXXX, T.7, 199). Из такой вот путевой зарисовки, путевого очерка, легко вычитывается мысль автора о ничтожестве человека перед лицом таинственных и враждебных сил природы, которая становится основной в «Призраках», выражая при этом философские раздумья И.С.Тургенева. Человек – это ничтожество перед стихией природы. Та же мысль открывается герою в видениях «великой ночи», когда «можно видеть, что бывает закрыто в другое врем.»(LXXX, T.7, 201-204)

По мнению А.Б.Муратова, объединённые одной темой, эти видения говорят о круговороте истории, о неизменности и жестокости её законов, столь же стихийных и страшных, как и законы природы вообще, о попытке человека уцелеть, забыть о своей беспомощности и обрести хотя бы видимость счастья.(L, 18)

Как исторический очерк «Призраки» понимал М.М.Ковалевский, известный историк и социолог, близкий знакомый Тургенева. Своеобразие художественной задачи, поставленной перед собой автором «Призраков», Ковалевский видел в том, что Тургенев стремился вызвать в воображении своего читателя не исторические лица и события, а «современную им народную психологию»(LV, 172), но освоенную через историю. Мысли, близкие идеям Ковалевского, позже высказал П.Л.Лавров, который увидел за фантастическими образами этого произведения раздумья автора об истории человечества.

Пейзажи и исторические события тесно переплетаются в произведении. Например, Тургенев рисует унылые итальянские ночные пейзажи: понтийские болота, «печальный заброшенный край», «огромное тусклое пространство», «священная земля Кампании», хранящая следы прежней великой жизни, о которой свидетельствуют одинокие развалины. И вот, разбуженная возгласом, развалина оживает, являя грозного Цезаря и его легионы. (LXXX, T.7, 203) Цезарь как олицетворение тирании, жестокости, власти и его легионы, воплощающие силу, оправдывающую эту тиранию, – вот что вызывает ужас, для выражения которого нет человеческих слов.

По своей структуре и содержанию к историческому очерку можно отнести эпизод произведения, связанный с восстанием Степана Разина. И вновь этот исторический эпизод отличается грубостью и жестокостью. Для Тургенева нет разницы между императорским Римом и разгулом русской вольницы, кровь и жестокость всегда сопровождают историю человечества.

Надо отметить, что такие сцены вызывали не только философские раздумья, но и давали повод автору для выражения своих общественных взглядов. Таким образом, мы можем утверждать, что «Призраки» также стали для читателей осуществлением политической программы Тургенева. Писатель не случайно сблизил эти сцены, оно имело злободневный смысл: многочисленные крестьянские восстания конца XIX века напоминали разинщину, а русский и европейский абсолютизм заставлял вспомнить цезарианский Рим. И в сознании писателя «бунт, пусть даже и вызванный социальными причинами, но бессмысленный, кровавый и грозный, ничуть не лучше ликования толпы, упоённой величием императорской власти.»(L, 20)

По мысли Тургенева, успокоение от жестокости человек может найти в красоте. Есть другой мир, не Рим, мир вечной красоты, высокого искусства и страсти. Символ его – Isola Bella и женщина, поющая песнь любви. С помощью этой путевой зарисовки нами выявляется эстетическая программа И.С.Тургенева и его рассказчика: автор и герой верят в гармонию, в реальность счастья и непреходящую ценность Красоты, а песня напоминает о жажде счастья, об извечности стремления к Прекрасному, к искусству.

Об искусстве говорится и в описании Швецингенкого сада: «…парк с аллеями стриженых лап, с отдельными ёлками в виде зонтов, с портиками и храмами во вкусе помпадур, с изваяниями сатиров и нимф Берниниевской школы, с тритонами рококо на середине изогнутых прудов, окаймлённых низкими перилами из почерневшего мрамора…»(LXXX, T.7, 212), дворец рококо и лебедь, заснувший на пруду, – умиротворяющая картина в элегическом тоне, когда границы настоящего и прошедшего стираются. Прекрасное для Тургенева вне времени и пространства, оно вечно. Всё повествование полно задумчивости и заставляет человека сильнее почувствовать своё ничтожество. Тем самым трагическая сторона жизни вообще с её неуверенностью, трудностями, сомнениями и в то же время неудержимостью стремлений и героическим желанием преодолеть неведомое выдвигалась на первый план. Вся сцена явилась органическим звеном концепции повести как произведения о неподвластных сознанию общих неведомых законах жизни.(L, 24)