В число источников «Призраков» должны войти и шварцвальдские легенды (о Шварцвальде как стране легенд говорится в повести). И, наконец, А.Б.Муратов проводит параллель «Призраков» со сценой классической Вальпургиевой ночи во второй части «Фауста» Гёте. Образ Эрихто и ситуация, изображенная Гёте, во многом напоминают «Призраки». Аналогия данного отрывка с произведением Тургенева вероятна потому, что и общий строй повествования, отвлеченно-фантастического, и мысль о кровавом круговороте истории, и обращение к имени Цезаря – всё это соответствует одной из сцен тургеневской повести.(XLIX, 14-15) Но всё это столь же относительно, как и сходство описания сна в одном раннем письме Тургенева к П.Виардо: «В эту минуту я был птицей, уверяю вас, и сейчас, когда я пишу Вам, я помню эти ощущения птицы… Всё это совершенно точно и ясно не только в воспоминании моего мозга, если можно так выразиться, но и в воспоминании моего тела, что доказывает, что la vida es sueno, y el sueno es la vida»[1](LXXIX, T.1, 492-493), на которое обычно ссылаются как на первоначальный набросок «Призраков». Тут есть и белая таинственная фигура, и перевоплощение в птицу, и полёт над морем, напоминающий описание острова Уайт в повести. Здесь, как и в «Призраках», сон не просто композиционный приём, Тургенева он привлекает как состояние, в котором обнаруживаются скрытые, загадочные стороны жизни. В этом смысле не только сама жизнь призрачна, непонятна, таинственна, как сон, но и сон есть проявление странных сторон человеческого существования. Мотив сна для Тургенева есть основа фантастической литературы.

Разгадать образ Эллис пытались многие исследователи. Например, Ч.Ветринский и А. Андреева пытались истолковать его как аллегорическое олицетворение музы Тургенева, проводя аналогию между взаимоотношениями Эллис и рассказчика с одной стороны, и психологией творческого процесса, с другой.(XVII,54) В.Фишер указывал на совершенно точное совпадение всех особенностей поведения Эллис и героя рассказа с отношениями, которые устанавливаются в спиритическом сеансе между духом и медиумом (человеком, через которого, как полагали спириты, дух частично материализуется и вступает в общение с живыми.) (LXXXVIII, 300-307) Но, как известно, Тургенев в предисловии к первой публикации в жернале “Эпоха” просил: “…не искать в предлагаемой фантазии никакой аллегории или скрытого значения, а просто видеть в ней ряд картин, связанных между собой довольно поверхностно…”(LXXXII,334). То же самое утверждение находим мы и в письме Тургенева к В.П.Боткину от 26 января 1863 года: «Тут нет решительно никакой аллегории, я так же мало сам понимаю Эллис, как и ты. Это ряд каких-то душевных dissolving views[2], вызванных переходным и действительно тяжёлым и тёмным состоянием моего “Я”(XII, 194); и в письме к М.В.Авдееву от 25 января 1870 года : “…я… в фабуле “Призраков” видел только возможность провести ряд картин.”(LXXXI, 427)

Итак, всё вышесказанное позволяет нам говорить, что специфический жанр данного произведения включает в себя некий элемент фантастики, который заключается в таком методе отображения жизни, когда используется художественный образ (объект, ситуация, мир), в котором элементы реальности сочетаются сверхъестественно. Включает жанр и элементы сказки, сна, легенды, обозначенной автором как фантазия (словом, передающим черты этих жанров). Однако жанр данного произведения не исчерпывается этими жанровыми составляющими, ведь главное не в фабуле, а в тех картинах, которые связаны этой фантастической фабулой. При всей внешней разрозненности и случайности картины эти составляют продуманное и единое целое.

Весь философский пафос, отраженный в «Призраках» был выражением общих для романтического мировосприятия принципов отношения к жизни.(L, 70) Поэтому нет нечего удивительного, что в художественном смысле «Призраки» связаны с романтизмом. А.Б.Муратов, например, считает, что по своим художественным задачам повесть Тургенева близка эстетике Э.По, который говорил, что одной из наиболее трудных и важных для писателя художественных возможностей оказывается возможность уловить «миг между бодрствованием и сном… те мгновения, когда границы яви сливаются с границами снов.»(XCVII, 163) Писатель, уловивший этот «миг», как полагал Э.По, может «воплотить в словах те грёзы, или впечатления души человека, которые, будучи записаны, поразят новизною материала и выводов из него.»(XCVII, 164) Эта задача казалась важной Э.По потому, что позволяла говорить о странных соотношениях реального и ирреального, т. е. о главных проблемах, вставших перед романтическим искусством.

По мнению большинства исследователей, художественный метод Тургенева имеет несомненную связь с романтизмом, хотя и относится к периоду расцвета реализма.

Например, П.Г.Пустовойт пишет: «Романтика как поэтическое, идеализирующее начало стала вклиниваться в его реалистические произведения, эмоционально окрашивая их и становясь основой тургеневского лиризма.»(LXIX, 276)Здесь речь, по-видимому, идёт о романтизме, который равнозначен понятию «лиризм».(См.: Хализев В.Е. Теория литературы. – М.,2000, стр.296). Романтика, с точки зрения исследователя, – «это форма выражения идейно-эмоционального пафоса»,который даёт о себе знать в позднем творчестве Тургенева как «элемент реалистического стиля»(LXVII, 75-77) и проявляется в обращении писателя к романтической тематике, романтическим героям и в создании романтического фона повествования.

В данном утверждении есть своя логика. Действительно, многое в творчестве И.С.Тургенева может быть соотнесено с романтизмом. Это и трагический герой, который как будто бы всегда близок к своей цели, но оказывается наказанным за то, что имел «самоуверенность полагать себя способным самому решать свою судьбу.»(L, 72)

Это и идея о всеобщей жизни, которая входит в тургеневскую художественную концепцию мира, и которая одновременно является идеей философского романтизма. Эта идея очень близка философским представлениям романтиков о связи человека с миром как с гармоническим единством. У Тургенева, как у романтиков, человек доступен объяснению только в сравнительно узких пределах – в исторической жизни народа и в его частном существовании. Повествование в произведениях Тургенева всегда строится как повествование о таком объяснении, однако писатель всегда даёт почувствовать, что за ним существует Неведомое, Природа, с её законами… Это неведомое не поддаётся анализу, писатель может лишь указывать на него и выражать к нему своё эмоциональное отношение. Здесь и вступает в свои права тот лиризм, та поэтика непосредственно-эмоционального, которую можно назвать романтической.

Романтизм и «таинственные» произведения Тургенева сближает многое: и романтический герой, и обращение ко всему фантастическому, экзотическому, и стремление к обоснованию идеи самоценности человеческой личности. Эти произведения отличают такие оттенки чувства, такие нюансы, которые были характерны для творчества В.А.Жуковского. Обоим писателям удалось показать переходы от одного психологического состояния личности к другому. Сближает их творчество и сюжеты (из интересует психология человека в каких-то пограничных состояниях; сказочные и фантастические ситуации) и приёмы (достаточно назвать, что излюбленным приёмом Жуковского было использование мотива сна, сквозного в «Призраках»). Всё вышесказанное, по нашему мнению, сближает «Призраки» с элегиями Жуковского и позволяет говорить о присутствии элегического начала в данном произведении.