В отличие от этих воззрений концепция Аристотеля, сам способ его мышления и его отношение к предмету заметно разнятся от того, что было высказано, и относятся к другому, несомненно более зрелому складу мышления.

Аристотель не столько отвечает на вопросы, сколько спрашивает, составляет полученный ответ с реальностью, как она им понимается. Он уже не столько готовит себя к теоретической деятельности и учится мыслить, сколько действует и мыслит. Он не столько исследует возражения оппонентов и возражает, сколько исследует сам предмет. И хотя Аристотель опирается на идеи Платона, его мышление предстает как качественно иное.

Что есть время? – вот вопрос, который Аристотель хотел бы разрешить. Не вопрос: как объяснить известное нам, и в общем-то понятное время, но как понять, что оно есть? И для Аристотеля – и это также отличает его от ближайших его предшественников, как и от ряда позднейших мыслителей – время не есть нечто непосредственное, само собой разумеется.

Что есть время? – спрашивает Аристотель. Мы как будто легко представляем его себе, но мы не знаем, что оно есть. Есть ли оно нечто существующее и реальное им нечто иное. Ведь время в целом, как и какая-либо его часть, не даны нам как нечто осязаемое и зримое. Одной его части уже нет – она прошла. Другой еще нет – она еще не наступила. То же, что есть, то есть некоторое «теперь», настоящее время - всякий раз неуловимым образом исчезает, во всякое мгновение оказывается другим и новым «теперь». Легче всего, замечает Аристотель, время понимается как некоторого рода движение или изменение. Однако время в отличие от движения как будто не изменяется и остается равным себе всегда и везде. Кроме того, движение можно начинать или прекращать, со временем этого проделать нельзя. Движение и изменение могут протекать быстрее или медленнее, и эта скорость их протекания как раз и может измеряться временем. Время же временем измерено, очевидно, быть не может. И хотя время есть нечто присущее движению и без него не мыслится, нельзя сказать, что оно есть само это движение. Что же оно есть?

Как в движении, рассуждает Аристотель, так и во времени всегда есть некоторое «прежде» и некоторое, отличное от него «после». Именно в силу движения мы распознаем различные, друг с другом не совпадающие «теперь», их сменой, «перечислением», «счетом» или «числом», «числом движения в связи предыдущего и последующего»1.

Время есть порядок последовательности движения, есть мера движения и изменения – могли бы мы сказать на основании этого анализа и получили бы, как позднее Лейбниц, одно из фундаментальных определений времени. Одно Аристотель не выявляет этого определения. Он обращает внимание на смену моментов движения и видит в ней скорее некоторый простой их ряд, некоторого рода линию перечисления, сложенную из последовательности точек «теперь», в силу чего время оказывается «счетом» этих «теперь». И как всякую вообще величину мы измеряем при помощи счета, так делает вывод Аристотель, величину движения мы измеряем счетом этого движения – временем.

Может показаться, что по мнению Аристотеля время – это величина скорее внешняя движению и изменению и никак не выражающая ни его полноты, ни его сущности, если бы дело обстояло так, то взгляд Аристотеля на время можно было бы уподобить ньютонианскому и взглядам науки Нового времени. Подобного взгляда нельзя, однако, вполне приписать Аристотелю. Качественные характеристики движения отнюдь не вовсе выпадают из его анализа. Определяя время как «счет движения», Аристотель тут же проводит очень важное различение, сразу же выводящее его понятие за пределы чисто количественных, пространственно-подобных абстракций движения. Он проводит различение совершенно неприемлемое для ньютонианства. Аристотель замечает, что всякое число и всякий счет вообще можно понимать двояким образом. Под ними могут мыслиться не только операция, посредством которой нечто может быть сосчитано, но и сами сосчитанные предметы. И время в этом различении оказывается числом и счетом считаемого, но никак не числом или счетом, посредством которых это считаемое сосчитано, и только. Этим считаемым для Аристотеля является движение.

Без этого различения Аристотель был бы чуть ли не предтечей взгляда на время Ньютона и науки Нового времени. С ним он приближается к идее относительного времени и оказывается скорее предтечей Лейбница, Эйнштейна и науки новейшего времени, современной науки, а сама его концепция времени приобретает существенным образом иной смысл, чем в ньютинианстве. Время оказывается более фундаментальной, чем в ньютинианстве, характеристикой движения. Не внешним его условием, но внутренней его мерой. Оно есть «счет считаемого» есть то, что принадлежит движению и подлежит счету, но не есть извне приложенный к движению счет1.

В исследовании истоков нововременных концепций особый интерес представляет концепция одного из видных отцов христианской церкви – Блаженного Августина. Августин в одном из своих главных произведений «Исповеди» провел очень своеобразный философский анализ идеи времени, не уступавший по своей глубине и основательности всему, что знало о времени античность классической эпохи, а в ряде пунктов даже превосходивший идеи многих белее поздних мыслителей. Августин приходит к выводу об относительности временного определения, к выводу, что времени как такового, помимо того, что мы наблюдаем в вещах и их движениях, как и в наших собственных действиях, какие они оставляют «в нашей душе», - такого времени вообще не существует. Время, хотя оно есть нечто вполне объективное и независимое от нашей «души» или «памяти», существует, как делает вывод Августин, не само по себе, но лишь в бытии вещей, в их движении. Оно является мерой их продолжительности. И наблюдать время как-либо иначе, чем в вещах и их движениях, рассуждать о нем иначе, чем путем сопоставления наших впечатлений с бытием вещей, мы вообще не можем.

Итак, время для Августина есть непрестанное происхождение и изменение. Продолжительность времени складывается из последовательности различных мгновений. Оно связано с движением тел, но время и движение не есть одно и то же, как не есть одно и то же движение и продолжительность движения, тем более что в самой этой продолжительности время никак не остается одним и тем же. Одно мгновение оказывается нетождественным другому, с которым мы просто физически не можем сопоставить его, ибо его уже нет или его еще нет, и когда они были или будут, тогда не будет данного мгновения, какое бы мы хотели сопоставить с ними. И если мы не примем нечто совершенно недоказуемое, а именно что прошлое и будущее существуют так же реально, как и настоящее, то нам отнюдь не легко будет отождествить то и другое, тем более, что самой возможности сопоставить эти разные времена мы лишены. На Августина, так же как на мыслителей Нового времени, серьезное влияние оказал Аристотель, идеи которого предопределили течение мысли философов и ученых Нового времени по вопросу о времени.

2. Концепции Ньютона и Лейбница, их сравнение