Но и в этом отношении не все было просто. Текст Резолюции и преамбулы к конституции совпадали не полностью. В преамбуле конституции 1973 г., как уже отмечалось, были изъяты слова Резолюции о целях о том, что власть, «принадлежащая Всевышнему, делегируется государству Пакистан через посредство его народа». Вместо этого в преамбуле сказано о власти, «которая осуществляется народом и является сутью святой веры во Всевышнего»60, то есть изъяты как раз те слова, которые были жизненно важны для Зия уль-Хака, поскольку могли бы служить ему надежной идеологической опорой. Генералу нужен был не этот, а первоначальный текст, несущий идею делегирования власти государству (а следовательно, его главе), а не народу.

В этом как раз и заключалась суть взглядов и политической философии Зия уль-Хака. Допустить, что народ должен пользоваться властью, значило бы согласиться с тем, что народ будет вершить дела, избирать угодное ему правительство и проводить через него угодную ему политику. Народ, по разумению Зия уль-Хака, должен выступать как объект власти, а субъектом ее будет выступать тот, кому эта власть делегирована Всевышним, то есть государство или личность, представляющая государство, в данном случае он сам.

В своих публичных высказываниях Зия уль-Хак постоянно возвращался к теме формы правления. По всему было видно, что замена парламентской формы правления на президентскую стояла на первом месте в списке его приоритетных задач. Первым шагом в этом направлении была статья 50-я УВК-73, дававшая характеристику парламента. В ней говорилось, что помимо Национальной ассамблеи и сената в парламентскую структуру входит также президент. Такое определение вносило неразбериху в саму идею разделения властей, делая ее как бы лишней и, главное, при формальном сохранении парламентского правления на практике вводило в действие президентское.

Однако венцом «законотворческой» деятельности режима по праву может считаться так называемая 8-я поправка к конституции, которая наделяла главу государства практически неограниченной властью, давала ему право вносить любые поправки к конституцию, распускать парламент и центральное правительство, законодательные ассамблеи провинций и провинциальные правительства. Судебная власть также оказывалась в его подчинении. Последствия этой поправки вызвали тяжелые конфликты уже в 90-е гг.

С самого начала дискуссия по внесенному правительством законопроекту о 8-й поправке приобрела острейший характер, и даже карманный парламент не мог согласиться на широту полномочий, которую она гарантировала президенту. Был опубликован список требований, предъявляемых правительственной скамье. Он включал требования отмены военного положения, восстановления гражданских свобод, суверенитета парламента, провинциальной автономии, гарантированной конституцией 1973 г., социально-экономической справедливости в обществе. Была также предпринята попытка как-то ограничить полномочия президента, предусмотренные законопроектом. С этой целью были выдвинуты требования:

- отстранения премьера только в случае, если Национальная ассамблея выносит ему вотум недоверия;

- роспуска Национальной ассамблеи только в том случае, если совет на этот счет исходит от премьер-министра;

- внесения поправок в конституцию исключительно Национальной ассамблеей;

- избрания главных министров провинций законодательными ассамблеями, а не назначение их;

- сохранения президентом одного только поста конституционного главы государства после отмены военного положения;

- проведения любых референдумов только с согласия премьер-министра.

Этот список начинался с требования признать ультиматум законов шариата. Это, конечно, не означало, что депутаты считали Зия уль-Хака излишне секулярным. Это требование должно было указать общественности на популизм программы исламизации Зия уль-Хака, на то, что главное для него - не соблюдение предписаний ислама, а укрепление режима собственной власти. Кроме того, оппозиция демонстрировала президенту, что ислам - оружие обоюдоострое и попытки монополизировать право на спекуляции исламом будут встречать соответствующее сопротивление.

События, разворачивавшиеся вокруг 8-й поправки, наглядно демонстрировали, какую роль играли в механизме принятия решений религиозные силы (ДИ), допущенные к периферии власти. Во время переговоров между Независимой и Официальной парламентскими группами, выступавшими в дебатах, и с той, и с другой стороны предпринимались различные маневры, включая смену команд, ведущих переговоры. Были внезапные встречи с премьером, президентом. Одно было неизменным - в качестве посредника в организации любых контактов и связующего звена выступал депутат ДИ, в данном случае Хуршид Ахмед. Этот факт демонстрирует истинное место ДИ в структуре власти. Несмотря на попытки партии пробиться в верхний эшелон власти, президент держал ее на расстоянии вытянутой руки, и она вынуждена была довольствоваться ролью консультанта, посредника, организатора чего угодно, но никак не субъекта принимавшихся решений.

Ни одно из требований оппозиции не прошло. Двумя третями голосов 8-я конституционная поправка была принята. Теперь Зия уль-Хак мог не опасаться возмездия за совершенный им переворот: статья 270(а) предписывала Национальной ассамблее утвердить, санкционировать и объявить действительными все законодательные акты военного режима, начиная с Декрета о введении военного положения и до УВК-73.

Она получила название «статьи, освобождающей от наказания». Указы, декреты и поправки, принятые за 11 лет правления военных властей во имя торжества ислама, терзали конституцию, делали ее документом, не только не гарантирующим развитие страны по пути демократии, но, напротив, открывающим неограниченные возможности для нарушения гражданских свобод и упрочения позиций режима, для которого демократия стала ругательным словом.

Гибель Зия уль-Хака в авиационной катастрофе в августе 1988 г. снова поставила страну перед необходимостью выбора дальнейшего пути. Апологеты исламизации предпринимали попытки использовать инерцию политики военного режима с тем, чтобы продолжить проводившийся Зия уль-Хаком курс, однако они натолкнулись на однозначно негативную реакцию общественности.

И дело было совсем не в силе Движения за восстановление демократии (оно было довольно малоэффективным), а в том, что сама армия устала от выполнения неконституционных функций, от болтовни об «особом, предназначенном самим Аллахом назначении», мессианской роли вооруженных сил. Примечательно, что эти настроения были заметны не только среди сэндхерстовской прослойки генералитета, но даже среди части офицерства, разделявшей джамаатовские идеи об армии как страже исламской идеологии (по Шер Али-хану Патауди, «армия - защитница идеологических границ»). Что же до гражданина с улицы, то для него выбор был предельно прост - возврат к жизни под репрессивным режимом или возможность начать с чистого листа.

Собственно, выбор предстал перед нацией как нечто совершенно естественное, как исполнение долголетних чаяний. По мнению большинства, он должен был стать решительным отказом от диктатуры и шагом к давнишней цели и мечте - демократии. Вопрос был в том, как приступить к претворению в жизнь общих, лишенных всякой конкретности и зачастую противоречивых идей. Неясно было, например, что делать с указами военных властей: отменить их все без разбора или сохранить отдельные, признав их полезными. Как поступить с поправками к конституции, изменившими Основной закон до неузнаваемости, с реформами Зия уль-Хака, его нововведениями в административной, экономической, культурной, образовательной и других областях.