Во Франции с самого начала революции столкнулись два принципиально разных подхода к реформе земельной собственности: фискальный и социальный. Сторонники первого считали необходимым ради скорейшего преодоления финансового кризиса распродавать национальное имущество с максимальной выгодой для страны, для чего предлагали ограничить возможности дробления продаваемых наделов и сократить сроки внесения полной суммы платежа. Сторонники другого подхода исходили из необходимости предоставить благоприятные условия для приобретения земли крестьянству, в том числе беднейшему, что предполагало значительное увеличение сроков окончательного расчета, а также изменение организационных условий проведения торгов. Постоянные колебания умеренных в этом вопросе стали одной из причин потери ими социальной поддержки среди крестьян.

Якобинцы упростили доступ к земельным ресурсам, усилили социальную направленность земельной реформы (часть наделов резервировалась для раздачи бедноте) и, одновременно, значительно увеличили количество перераспределяемых угодий за счет секвестра и последующей продажи имущества церкви, короля, контрреволюционеров и так называемых подозрительных17. Эти меры привлекали на сторону радикалов новых сторонников и расширяли ряды тех, кто готов был защищать революцию с оружием в руках, чтобы не допустить возвращения прежних хозяев. Однако, естественно, финансовые интересы правительства в результате пострадали.

Можно выделить несколько причин различного сочетания социальных и финансовых задач в английской и французской революциях.

Во-первых, в целом размах движения «снизу» во французской революции был намного сильнее, чем в английской. До сих пор в науке еще нет адекватного объяснения этому факту. Среди причин, которые приводят специалисты, можно упомянуть большую роль в Англии местных властей, весьма ограниченно затронутых кризисом по сравнению с властями общегосударственными; большее расслоение крестьянства, часть которого существенно улучшила свое положение благодаря покупке монастырских земель в XVI веке; а также специфическую ситуацию гражданской войны, когда недовольное население было сразу поставлено в ситуацию выбора между королем и парламентом. Объективно давление на радикалов и необходимые масштабы их уступок для получения социальной поддержки в Англии были несравненно меньше, чем во Франции.

Во-вторых, если на радикальном этапе Франция была вынуждена обороняться от внешних и внутренних врагов, для чего социальное единство было критически важным, то Англия в этот период сама проводила внешние завоевания. Удовлетворение социальных требований армии — наиболее активной силы, поддержка которой была принципиальна для радикалов — в значительной степени осуществлялось за счет ирландских земель. Поэтому внутри страны было возможно уделять больше внимания максимизации финансовых результатов реализации имущества врагов революции.

В-третьих, принципиальная разница состоит в том, что во времена Долгого парламента и Кромвеля эмиссионное финансирование еще не существовало, а якобинцы имели в своих руках ассигнаты. Эти привязанные к стоимости земли государственные ценные бумаги были введены еще при правительстве умеренных. Однако именно при якобинцах ассигнаты полностью взяли на себя функцию денег. Именно использование бумажных денег и возможностей инфляционного финансирования дало революционным правительствам Франции, и в первую очередь якобинцам, значительную свободу маневра, какой не знали ни Долгий парламент, ни правительство Кромвеля. «Ассигнаты сделали революцию; они привели к уничтожению сословий и привилегий, они опрокинули трон и создали республику; они вооружили и снабдили эти грозные колонны, которые понесли трехцветное знамя за Альпы и Пиренеи; мы обязаны им нашей свободой». Развязав себе руки в сфере финансирования, якобинцы могли в большей мере использовать конфискованное имущество для решения социальных задач.

Проанализировав деятельность радикалов в различных революциях, можно подвести некоторые итоги. Радикалы приходят к власти в кризисных условиях, когда настоятельно требуется обеспечить единство общества, противоречивость интересов в котором уже в полной мере дала о себе знать. Для достижения этого единства они используют все доступные им средства: насилие, навязывание общих идеологических установок, активное финансовое и социальное маневрирование. Причем выбор этих средств и определение конкретных мер практической политики детерминированы не столько идеологией, сколько задачами текущего момента. Однако предпринимаемые радикалами из конъюнктурных соображений шаги в целях поддержания неустойчивого баланса интересов имеют принципиально важное значение для формирования облика послереволюционного общества. Именно на этом этапе окончательно складываются новые отношения собственности, формируются основы для укрепления новых элитных групп. Решения о преобразованиях на радикальной фазе складываются не на основе проработанных концептуальных подходов, а под воздействием сиюминутных, конъюнктурных, иногда даже случайных факторов. В конечном счете они определяются силой давления различных групп интересов, которые необходимо удовлетворить для сохранения собственной власти. И окончательный результат всей совокупности принимаемых решений складывается стихийно, как итог множества разнонаправленных и часто противоречивых действий. Вот почему результаты революции столь непредсказуемы и часто столь далеки от первоначальных замыслов.

Взаимосвязь радикальной фазы и послереволюционного развития во многом объясняет масштаб изменений, которые могут быть осуществлены в ходе революции. Как уже отмечалось выше, по этому вопросу существуют две крайние позиции: одна из них утверждает, что революция осуществляет радикальный разрыв с прошлым, другая же исходит из того, что революции вообще не способны ничего изменить в ходе исторического развития. Однако ни та, ни другая точка зрения не раскрывают механизм взаимосвязи до- и послереволюционного состояния общества. Представляется, что границы возможных изменений задаются именно тем, что в рамках радикальной фазы происходит маневрирование между интересами различных социальных групп, которые сложились в дореволюционный период и определялись их положением при старом режиме. Поэтому один из важнейших результатов революции — это приведение формального статуса ряда социальных групп к их реальному положению в предреволюционном обществе. Закрепление за английскими лендлордами неограниченного права распоряжаться землей, юридическое оформление мелкой крестьянской собственности во Франции, повышение роли политического представительства интересов третьего сословия как отражение роста его экономического влияния — предпосылки всех этих процессов реально складывались еще на дореволюционном этапе.

Если долгосрочные последствия радикальной политики оказываются ясны лишь в послереволюционный период, то ее краткосрочные результаты становятся очевидны достаточно быстро. Ориентация на политическую целесообразность при полном игнорировании логики экономической жизни возможна лишь на короткое время и достается достаточно дорогой ценой. Эту цену в полной мере ощущают радикалы на закате своей власти, особенно в тех случаях, когда они активно пользовались административными методами регулирования экономики и инфляционным финансированием. И якобинцы в 1794 году, и большевики в 1920 году столкнулись с развалом экономических связей и хозяйственным параличом, против которого административные методы были уже бессильны. Именно к этому моменту исчезала и непосредственная угроза завоеваниям революции, а значит пропадали внешние факторы, которые прежде поддерживали единство разнородных социальных сил.