Таким образом, второй раз в ходе революции возникает все тот же кризис: обостряющиеся экономические трудности на фоне исчерпания внешних источников единства. Этот кризис знаменует окончание радикальной фазы революции. Складывается уже знакомая ситуация: активные маневры господствующего режима приводят к тому, что все оказываются им недовольны. Во Франции «экономическая политика робеспьеристов, стремившаяся примирить противоположные интересы во имя усиления государственной мощи республики, разочаровала рабочих и городскую бедноту и не удовлетворила крестьян, торговцев и промышленников». В России в конце 1920 года большевикам пришлось столкнуться с тотальным противодействием крестьянства, составлявшего тогда 80% населения страны. Наступает термидор — последняя стадия революционного процесса, название которой дал переворот 9 термидора 1794 года во Франции, знаменовавший собой падение Робеспьера.

4. Термидор и механизмы завершения революции

Завершение власти радикалов означает, что революция прошла свой пик, и начинается процесс «понижения революционной кривой». Однако сам по себе анализ термидорианского периода любой революции представляет собой непростую задачу.

С одной стороны, достаточно сложно обозначить его временные границы. Если во Франции окончание власти радикалов сопровождалось политическим переворотом, и потому его момент может быть четко определен, в других революциях такой ясности нет. В большевистской России резкая смена политической линии происходила при сохранении власти прежнего режима и охарактеризована Лениным как самотермидоризация. Что касается Англии, то, по словам Бринтона, термидорианский период здесь вообще «едва ли поддается точной идентификации». Столь же неочевиден и момент окончания термидора. Как отмечал С. Хантингтон, для всех западных революций легко определить начало, но сложно зафиксировать время завершения революции.

С другой стороны, остается дискуссионным вопрос о социальном содержании термидорианского периода. Эта тема живо обсуждалась, например, в 1920-е годы в связи с оценкой перспектив большевистской революции. Столкнулись две позиции: сторонники одной считали, что термидор обязательно представляет собой контрреволюционный переворот, связанный с резким изменением проводимой прежде политики; сторонники другой рассматривали его как результат внутреннего перерождения власти радикалов, когда смена нескольких наиболее одиозных фигур ничего не меняет в общей тенденции эволюции власти.

Меньшевики и часть буржуазных авторов были убеждены в неизбежности крушения большевистского режима и прихода к власти буржуазного правительства. Они признавали, что наученные опытом якобинцев большевистские руководители для удержания в своих руках политической власти проявляют беспримерную жесткость и, одновременно, гибкость. Но «практическая развязка коммунистического опыта должна оказаться только отсроченной, но не совершенно избегнутой. И тогда русское 9 термидора, то есть такой развал диктатуры, при котором ликвидация нагроможденных ею противоречий переходит в руки имущих классов в порядке подлинной буржуазной контрреволюции, стало бы лишь вопросом времени». Различие точек зрения состояло лишь в том, что одни (подобно Мартову) видели политическую форму термидора в антидемократической политике, направленной против пролетариата, другие же связывали с термидорианской ликвидацией режима большевиков путь России к демократической республике.

Существенно иной была позиция Н. Устрялова, одного из авторов сборника «Смена вех», для которого суть термидора состояла не в свержении власти радикалов, а в ее постепенной трансформации к умеренности, реализму и опоре на корыстные интересы. «Якобинцы не пали — они переродились в своей массе. Якобинцы, как известно, надолго пережили термидорианские события — сначала как власть, потом как влиятельная партия: сам Наполеон вышел из их среды». Соответственно, по-другому представлялась ему и судьба большевиков. «В свое время французские якобинцы оказались неспособны почувствовать новые условия жизни — и погибли. Ни Дантон, ни Робеспьер не обладали талантом тактической гибкости. Нынешняя московская власть сумела вовремя учесть общее изменение обстановки, понижение революционной кривой в стране и во всем мире. Учесть — и сделать соответствующие выводы». Многие другие исследователи также демонстрировали, что, с одной стороны, якобинцы после падения эбертистов стали смягчать свою политику по отношению к регулированию торговли и промышленности, а с другой стороны, термидорианцы не разрывали резко с политикой регулирования цен, реквизиций и нормирования, которые в той или иной форме, хотя и в урезанном виде, сохранялись на протяжении всего периода деятельности термидорианского Конвента.

Проблема разрыва с политикой радикалов и преемственности власти, по нашему мнению, не просто вопрос сознательного выбора политической линии теми или иными силами. До сих пор основой нашего анализа политики революционных правительств была специфика социальной ситуации, характерной для предреволюционного и революционного общества, а именно условия фрагментации, разобщенности интересов, неустойчивости складывающихся союзов и коалиций. Для того, чтобы определить сходство и отличия термидора и других стадий революции, необходимо прежде всего рассмотреть, изменялась ли эта социальная ситуация и в чем суть изменений, если они происходили. Можно выделить несколько факторов, отличающих интересы и настроения различных социальных групп в условиях термидора от предшествующих стадий.

В целом для общества в этот период характерны социальная усталость и ориентация отдельных лиц и социальных групп преимущественно на собственные, частные интересы, которые, по мере завершения преобразований в отношениях собственности, все больше укореняются в экономической структуре общества. Некоторые социальные слои добились собственных целей и не заинтересованы в продолжении борьбы. Так, и Великая Французская революция, и большевики с переходом к нэпу удовлетворили интересы крестьянства. Другие же исчерпали свою революционную энергию и потеряли вождей, а потому перестали представлять реальную угрозу власти, которая могла позволить себе все меньше с ними считаться. Во Франции пренебрежение интересами политически слабеющих городских низов в сочетании с пассивным отношением властей к катастрофическому развалу денежной системы привело к резкому обострению экономической ситуации и голоду в Париже и некоторых других крупных городах Франции в 1795-1796 годах. Но, в отличие от периода подъема революции, это не вызвало новых фундаментальных потрясений. Вот что писал бонапартист Лаваллет о ситуации в Париже середины августа 1794 года: «Голод был ужасный, нужда крайняя, и обессиленный суверен едва осмеливался жаловаться. Это была уже лишь низкая чернь, лишенная энергии, ревущая еще под карающей ее рукой, но не имеющая даже и мысли о восстании». Голодные бунты, происходившие время от времени в этот период в Париже, подавлялись силой и не побуждали власть к каким-либо активным действиям для улучшения продовольственной ситуации. Что касается Англии, где движение низов с самого начала было достаточно ограниченным, то там подавление левеллеров в 1649 году практически сняло вопрос о серьезном давлении «снизу».