Дело здесь, видимо, не только в присущем любой политической элите умении искусно затушевывать вопрос о собственной социальной природе (практически для всех ее представителей признание в том, что они выражают интересы какого-то определенного класса, равносильно раздеванию в публичном месте) – к тому же зачастую это умение имеет своим источником вполне искреннее неведение, проистекающее, в свою очередь, из отсутствия какого бы то ни было стремления к рефлексии. Не меньшую роль играет, судя по всему, и то, что политическая элита воспринимается как некая каста, живущая по исключительно имманентным законам. В итоге политикам приписывается либо предельный идеократизм (это обычно касается партий, которые классифицируются исключительно по идеологическому признаку – либералы, коммунисты, националисты и пр.), либо столь же предельный цинизм (когда за любыми шагами государственного деятеля видятся или исключительно корыстные мотивы, или влияние какой-нибудь очередной "семьи" и пр.). По отношению к отдельным политикам такой подход себя зачастую оправдывает, но для характеристики поведения политической элиты в целом он годится мало.

Предлагаемое в литературе деление мотивов участия в политике на коллективные (идейные) и селективные (прагматические) [см., напр., Голосов 1999 : 53]) представляется несколько абстрактным, "черно-белым". На самом деле те, кого обычно называют "верующими", т.е. люди, руководствующиеся в политической деятельности убеждениями, отнюдь не однородны в своей массе – так же, как не однородны и сами политические убеждения. Понятно, что рациональная система взглядов на тенденции общественного процесса, постоянно подвергаемая к тому же критическому переосмыслению и доработке (либералы), сильно отличается от иррациональной веры в возвращение "золотого века", основывающейся на ностальгии по временам молодости (коммунисты сталинистского толка), и уж тем более – от густо замешанного на агрессии и ксенофобии комплекса социальной неполноценности, пронизывающего построения различного рода национал-патриотов.

С другой стороны, прагматические мотивы также имеют неодинаковый "масштаб". Элементарное "шкурничество", готовность отстаивать интересы клана, стремление защитить корпоративные интересы своего класса – качественно разные типы мотивации.

Все это указывает на несколько более сложный, чем обычно принято считать, характер стратификации политической элиты. Различные ее группы естественным образом выстраиваются в некую иерархию. Последняя и является предметом рассмотрения в данной статье.

1. Внутренняя иерархия политической элиты

Многолетний мониторинг деятельности современных политических партий и политической элиты страны в целом привел автора к выводу, что активной политической деятельностью, в том числе и созданием политических организаций, занимаются представители четырех основных классов: 1) люмпены и люмпеноиды; 2) бюрократия (чиновничество); 3) буржуазия (предприниматели); 4) интеллигенция. Каждому из этих классов свойствен определенный тип мировоззрения, укорененный в основах их социального бытия. Представители этих классов способны навязывать свое видение мира остальному обществу – особенно очевидным это становится в условиях демократии, предоставляющей членам социума возможность выбора между различными типами мировоззрения.

В свою очередь, влияние процессов, охватывающих общество в целом, на политическую элиту имеет ограниченный характер. Оно не касается сути мировоззрения и сводится к изменению удельного веса различных элитных групп – выведению на авансцену одних и вытеснению на второй план, а то и вовсе на периферию других.

Определим вкратце суть каждого из указанных выше типов мировоззрения.

1. Люмпенов отличают две основные особенности – эгоцентризм и волюнтаризм. В центре мира любого люмпена помещается он сам, все остальное – лишь второстепенное приложение. Люмпен по определению – нравственный и социальный солипсист. Мир, по его глубокому убеждению, изначально в большом долгу перед ним и существует исключительно для того, чтобы поставлять ему разнообразные блага. Взять их немедленно, здесь и сейчас – в представлении люмпена его священное и неотъемлемое право. Причем единственное, что необходимо сделать самому люмпену, – просто протянуть руку. Мир же обязан подчиниться желаниям люмпена, и если не подчинится, тем хуже для мира. В этом случае он заслуживает уничтожения как недостойный существования. Всякий, кто отрицает право люмпена на беспрепятственное получение дармовых благ, – его кровный враг. Непоступление этих благ в безраздельное распоряжение люмпена – следствие происков разнообразных врагов, против которых допустимо бороться любыми методами.

Вообще, типичная для мировоззрения люмпенов установка – это борьба всех против всех. Необходимость же сплочения в мало-мальски дееспособный коллектив порождается особого рода корпоративной моралью, выражаемой формулой "дружить против кого-то". Наиболее типичные формы таких коллективов – шайка, банда, клиентела, сплотившаяся вокруг вождя, и т.п. Их императивом является т.н. "готтентотская мораль" ("Плохо – это когда бьют нас, хорошо – это когда бьем мы"), однако на практике даже она соблюдается отнюдь не пуристически. Люмпен в принципе не способен иметь прочные привязанности и в любой момент готов бросить "своих", чтобы примкнуть к более удачливой шайке или клиентеле.

Люмпен внеидологичен, или, скорее, доидеологичен. До высоких материй ему нет никакого дела. В более или менее развитых обществах, предполагающих если не самостоятельную выработку, то свободный и сознательный выбор индивидуумом своего мировоззрения, люмпен-политик вынужден мимикрировать под какую-либо идеологию. Причем идеология для подобной мимикрии выбирается, как правило, довольно примитивная и, что характерно, весьма агрессивная к окружающему миру, полная ксенофобии и социальной озлобленности – националистическая, религиозно-фундаменталистская, право– и леворадикальная, т.е. такая, которая ставит исповедующего ее субъекта во главу мира, а всем, кто не желает этого признавать, отводит роль его злейшего врага. Подобные идеологии весьма благосклонны к насилию как методу достижения целей. Более того, этот метод является для них предпочтительным.

Отличие люмпеноида от люмпена заключается, по большому счету, только в том, что если люмпен всем своим существованием отрицает легитимность имеющей место социальной структуры, то люмпеноид некогда являлся ее частью, но, будучи из нее вытеснен, стал ее непримиримым врагом. В своем стремлении вернуть прежний порядок он проявляет себя таким же эгоцентристом, солипсистом и волюнтаристом, что и люмпен. По мнению люмпеноида, для восстановления некогда бывшего положения вещей, которое он считает единственно справедливым, достаточно совершить простой, но решительный шаг, и тогда в механизме мироустройства что-то щелкнет, и все встанет на свои места. И если кто-то не является горячим сторонником этого "простого шага", а тем более отрицает безусловную справедливость старого порядка, то этот кто-то – лютый враг люмпеноида, и в борьбе с ним хороши все средства.