С облегчением можно констатировать, что от сколько-нибудь заметного проникновения люмпеноидов в политическую элиту Россию уберегло (чего нельзя сказать о некоторых других бывших республиках СССР). Только считанные единицы из представителей многочисленных национал-патриотических, радикально-коммунистических, леворадикальных партий и движений смогли попасть в парламент. Совсем уж диковина – люмпеноид в исполнительной власти (одно из редких исключений – бывший руководитель Госкомпечати Борис Миронов, после своего увольнения в сентябре 1994 г. основавший радикально-националистическую Русскую патриотическую партию).

Меньше повезло с люмпенами. Ведь чтобы представлять свой класс в политической элите, им в общем-то не надо делать ровным счетом ничего – достаточно только всеми правдами и неправдами пробраться туда. Люмпен люмпену – вообще не брат, не сват и никакой не представитель. Просто одним своим присутствием в органах власти они резко вульгаризуют стиль политической жизни – навязывая оппонентам свою манеру ведения дискуссии, вынося на общее обсуждение темы, которые в приличном обществе и упоминать-то считается неприличным. От проникновения в политическую элиту таких деятелей Россия уберечься не смогла.

В некоторой степени в этом "виновен" избирательный закон, благодаря которому по партийным спискам в Госдуму смогла пройти такая организация, как ЛДПР, чьи успехи в одномандатных округах всегда были более чем скромными (на последних выборах – вообще ни одного одномандатника). Однако главную роль сыграла общая неразвитость в России партийной системы, вернее отсутствие таковой. Неустойчивость партийных образований, перетекание активистов из одной организации в другую привели к появлению целого слоя "профессиональных партийцев", которым все равно, под каким флагом служить, лишь бы это было выгодно. По отношению к ним часто употребляется выражение "политические предприниматели" (см., например, [Голосов 1999: 120-121]), однако, на наш взгляд, определение "предприниматели" с тою же степенью уместности можно отнести, скажем, к Остапу Бендеру с его четырьмястами способами относительно честного отъема чужих денег. Куда точнее здесь термин "джентльмены удачи". Конечно же, в относительно респектабельных организациях "профессиональные партийцы" и ведут себя относительно респектабельно, но в том-то и дело, что это следствие не внутренней культуры, а внешних обстоятельств. Представители ЛДПР на светских раутах в рукав, конечно, не сморкаются, отлично сознавая, что их "не так поймут", однако в обстановке вседозволенности, которая почему-то очень часто возникает в зале пленарных заседаний Госдумы, никакой внутренний тормоз не мешает им таскать за волосы женщин и плескать водой в оппонентов.

Причины появления на политической сцене России такой партии, как ЛДПР понять, в общем-то, несложно. Ее электорат для краткости можно обозначить как "отсидевшая Россия". Для этой части общества характерно восприятие мира через призму тюремных понятий, когда человек человеку волк, когда выживает сильнейший, а для того, чтобы выжить, нужно примкнуть к какой-нибудь стае и надеяться, что ее вожак окажется самым сильным. Вряд ли "отсидевшая Россия" исчезнет из политики даже после того, как в стране улучшится экономическая ситуация и будет решено большинство социальных проблем. В конце концов, в такой относительно благополучной стране, как Франция, близкий ЛДПР по духу Национальный фронт держится в парламенте уже несколько десятилетий.

Более интересный случай представляет собой Российская народно-республиканская партия. Правда, ее лидера А.Лебедя трудно отнести к числу классических люмпенов. При всех своих сумбурных метаниях от одних идеологем к другим, при всей царящей в его голове мешанине он все-таки не принадлежит к тому типу людей, которые полностью лишены социальных корней. В том, что верность корпоративному, военному братству занимает в душе А.Лебедя не последнее место, сомневаться не приходится. То же самое касается и значительной части членов его партии – также отставных военных. Другое дело, что за пределами своей корпорации, выходить за которые им приходится ежедневно и ежечасно, у этого сорта людей прочных привязанностей нет, а значит нет и чувства ответственности. Об этом, в частности, говорит и стиль партийного руководства а ля Лебедь. За недолгое время существования (с марта 1997 г.) партию покинула масса активистов, которых руководство РНРП, использовав, выставило за дверь за ненадобностью. Впрочем, подавляющее большинство "выставленных" – это те же самые "профессиональные партийцы", для которых подобный исход своего рода профессиональный риск.

Существенным отличием РНРП от ЛДПР явилось то, что А.Лебедю удалось застолбить более богатую делянку на политическом поле, нежели Жириновскому (неизвестно, правда, надолго ли). В 1998 г. он был избран губернатором Красноярского края и, следовательно, вошел в состав региональной элиты. После этого он в значительной степени утратил интерес к своей партии. Во всяком случае в выборах 1999 г. РНРП участия не принимала. Впрочем, причина этого может быть и прозаичнее – просто никто не посчитал нужным давать А.Лебедю денег на саморекламу, по опыту зная, что ждать от него благодарности – дело гиблое. Превратить же свою партию, подобно Жириновскому, в прибыльное коммерческое предприятие лидер РНРП не смог или не посчитал нужным. А скорее всего и то и другое.

7. Буржуазия

Буржуазия – самый юный, но зато и наиболее динамично развивающийся класс современного российского общества. Вплоть до конца 80-х гг. в стране в принципе не существовало легального предпринимательства, и данный род занятий проходил в Уголовном кодексе по статье "спекуляция". Так что классу предпринимателей пришлось расти буквально с нуля. Вначале он вообще состоял из люмпенов, пришедших в "кооперацию", чтобы "урвать и удрать", и комсомольских чиновников, перепродававших по рыночным ценам дефицит, доставшийся им по заниженным государственным расценкам. Отсюда – до сих пор сохраняющийся высокий уровень криминализованности и коррумпированности российского бизнеса, теневой характер значительной его части.

Только к середине 90-х гг. буржуазия сделалась сколько-нибудь массовым социальным слоем, который принято несколько стыдливо именовать "средним классом". Под последним в литературе обычно имеется в виду достаточно сложная конструкция – "совокупность сегментов различных социальных слоев и классов" [Автономов 2000]. Критериями для отнесения тех или иных людей к среднему классу обычно служит уровень достатка и образования [Воейков 2000]. Однако когда о среднем классе говорят как об основе гражданского общества, речь, несомненно, идет прежде всего о предпринимателях и менеджерах*. Действительно, когда же это чиновник среднего достатка и среднего уровня образования являлся адептом гражданского общества? Гарантией его благополучия всегда было определенное положение в государственном аппарате. Еще меньше смысла искать опору гражданского общества в люмпенах среднего достатка и среднего уровня образования. (Что касается интеллигенции, то образовательный уровень ее представителей по определению гораздо выше среднего.)