В современном глобальном мире люди все чаще задают себе вопрос: Кто мы? “Люди определяют себя, через происхождение, религию, язык, историю, ценности, обычаи и общественные институты” (С. Хантингтон. Столкновение цивилизаций и преобразование мирового порядка. Часть 1. Глава 1. 1996). И далее, “философские воззрения, основополагающие ценности, социальные отношения, обычаи и общие взгляды на жизнь значительно различаются в разных странах”. Соответственно: “Характер связей между странами, общность интересов и антагонизм, определяются общностью или различием культурных связей” (Часть1. Глава 1).

Однако, при всем этом наивысшая культурная общность людей и самый широкий уровень культурной идентификации – цивилизация; принадлежность к ней определяется как объективными элементами, например, языком, религией и обычаями, так и субъективной самоидентификацией людей. В числе прочих, Хантингтон выделяет западную, японскую, китайскую, индуистскую, мусульманскую, православную, африканскую цивилизации (вообще, стоит заметить, что большинство последователей цивилизационного подхода к истории никогда не могут сойтись в их числе).

Ранжируя определяющие культуру факторы, Сэмюэль Хантингтон на первое место ставит религию, на второе – язык: “Язык как фактор определения одной культуры уступает только религии”; собственно, именно по этой причине названия большинства цивилизаций происходят от конкретных религиозных систем. Отмечает, что сегодня в мире начинается возрождение культур, особенно в виде усиления религиозности населения в исламском мире, в Индии и других частях света. В частности, это проявляется в том, что многие правители, чиновники и политические деятели стали носить одежду с символами веры. Что интересно, Хантингтон считает, что «исламское возрождение» - это прямое следствие процесса экономической модернизации: разрыв старых социальных связей, вследствие быстрой и массовой урбанизации, породил поиск новых смыслов жизни, потребность в определении идентичности, которые предоставляет ислам (Часть 2. Глава 5).

Образование отдельных цивилизаций, на его взгляд, происходит в силу следующих причин: “Люди сплачиваются с теми, у кого те же корни, церковь, язык, ценности и институты и дистанцируются от тех, у кого они другие. В изменчивом мире люди ищут идентичность и безопасность. Люди обращаются к корням и связям, чтобы защититься от неизвестного” (Часть 3. Глава 6). В отсутствии же культурной общности люди недостаточно знают ценности и нормы друг друга, а это неизбежно порождает боязнь и дефицит доверия столь необходимого для сотрудничества.

Что касается причин культурной дифференциации народов и цивилизаций, то у Хантингтона нет однозначного ответа на этот вопрос; хотя, судя по отдельным его замечаниям, он, по большей части, следует веберовской позиции религиозного детерминизма. Так, например, существенную роль в становлении современной западной культуры он связывает с влиянием реформации; а агрессивность исламских стран видит в воинственности основ ислама.

Но как бы то ни было, мир вступает в эру, в которой будут конкурировать между собою группа цивилизаций. При этом особенностью этой, лежащей в основе формируемого миропорядка, конкуренции будет следующее: “В то время как на глобальном, или на макроуровне мировой политики основное столкновение цивилизаций происходит между Западом и остальным миром, на локальном, или микроуровне, оно происходит между исламом, в виду его воинственности, и другими религиями” (Часть 4. Глава 10).

2.2 Возражения и ответы Хантингтона на них

Сразу после публикации статьи модель столкновения цивилизаций подверглась серьезной критике, и здесь будет уместно привести основные доводы оппонентов. Во-первых, подвергся сомнению тезис о том, что данная модель способна объяснять, хотя бы при первом приближении, всю совокупность конфликтов и основные направления мировой политики после окончания холодной войны. Во-вторых, не доказан тезис о том, что наиболее кровавые и продолжительные конфликты в истории происходили на стыке цивилизаций. В-третьих, в истории гораздо чаще происходили серьезные конфликты именно внутри цивилизаций, а не по их периметру. В-четвертых, отдельные страны гораздо более озабочены экономическим ростом, нежели культурой. В-пятых, сегодня как никогда ранее сильны силы глобальной интеграции, позволяющие решить проблемы бедности, голода, безопасности и т.д. В-шестых, основными действующими лицами в мировой политике продолжают оставаться государства (значение цивилизационного фактора невелико). В-седьмых, западная массовая культура радикально и необратимо трансформировала большинство не-западных культур. В-восьмых, подавляющее большинство не-западных, принадлежащих другим цивилизациям, государств не окончили процесс экономической модернизации, но со временем, по мере его продвижения, они установят демократические режимы и их культурное сходство с западом увеличится.

На большинство перечисленных здесь и некоторые другие возражения Хантингтон ответил в отдельной статье (см. С. Хантингтон. Если не цивилизация, то что? Парадигмы мира после холодной войны. 1993). В ней автор модели утверждает, что теперь страны уже более не принадлежат свободному миру, коммунистическому блоку или третьему миру; с другой стороны, размежевание государств на богатые и бедные или на демократические и авторитарные может только отчасти помочь в понимании происходящих в мире политических процессов; в свою очередь, “довод о том, что сейчас появляется универсальная культура или цивилизация (модель единого мира), принимает разнообразные формы, но ни одна из них не выдерживает даже беглого анализа”. В основном, как это следует из самого названия статьи, Хантингтон требовал либо предъявить ему другую, более адекватно объясняющую, происходящие в мире политические события альтернативную модель, либо принять предложенную им.

В подтверждение своего требования Хантингтон приводит ряд положений из классического труда по философии науки “Структура научных революций” Томаса Куна. Согласно последнему развитие какой-либо науки заключается в том, что прежняя парадигма, вытесняется лучшей, более современной; причем парадигма не обязана объяснять все факты и явления: ее качество, при прочих равных, определяется минимизацией числа последних. Таким образом, Хантингтон допускает, что его модель будет сталкиваться с явлениями, которые она не способна описать (так называемыми, аномалиями) однако раз не существует ничего лучшего, то ее необходимо принять. Например, парадигма «холодной войны» была не способна предсказать конфликт между коммунистическими Советским Союзом и Китаем.

Очевидно, что здесь Хантингтон смешивает две различные вещи – научную парадигму и модель. Его парадигма это культурные трения и конфликты, а столкновение цивилизаций – модель, позволяющая в первом приближении оценить и понять происходящие в мире события. В каждой конкретной развитой отрасли научного знания может существовать, как правило, только одна действующая парадигма и неограниченное число теоретических моделей созданных на ее основе. Например, в экономической теории принцип максимизации – это основа действующей парадигмы, на основе которой созданы множество рыночных моделей – монополии, олигополии, совершенной конкуренции и т.д., используемые для оценки ситуации на различных реально существующих рынках. Поэтому, по моему мнению, требование Хантингтона использовать только одну (наилучшую) модель необоснованно. (В той же экономике наиболее часто используется модель совершенной конкуренции, но никто не говорит о том, что всех ее конкурентов нужно отправить в корзину).