10См. также: Aurelii Augustini De sermone Domini in Monte, col. 1246. Относительно того, что не должно случаться, я полагаю, никто не скрывает, что часто это происходит безгрешно, ибо — очевидно — свершается по принуждению или неведению. Некая, например, женщина, претерпев насилие, могла лечь в постель с мужем другой либо некий муж, каким-то образом обманутый, спал с той, кого принял за жену, либо же кто-то по ошибке убивает [человека ], полагая себя обязанным убить его в качестве его судьи. Грех, таким образом, не в том, чтобы возжелать жену другого или войти с нею в связь, но скорее в том, чтобы согласиться на это желание или на этот поступок. Именно согласие с желанием Закон называет [просто ] желанием, когда гласит: Не возжелай (Втор. 5, 21). В самом деле, «не возжелай» означает не предотвращение того, чего бы не можем избежать и в чем, как сказано, не грешим, но предотвращение согласия на это. Именно так нужно понимать то, что сказал Господь: Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением (5, 28), то есть: кто посмотрит [на нее ] так, что возникает согласие с вожделением, уже прелюбодействовал [с нею ] в сердце своем (там же), хотя бы на деле не предавался распутству; это значит, он уже несет на себе вину за грех, хотя бы до сих пор воздерживался от [его ] осуществления 10. И, как мы обстоятельно обсуждали, повсюду, где кажется, что действия ограждаются правилом или запретом, это нужно относить либо на счет воли, либо на счет согласия на действие, нежели на счет самого действия; впрочем, ничто из относящегося к заслуге не подпадало под запрет; [поступки же ] чем менее достойны наставления, тем менее находятся в нашей власти. Ибо много такого, что запрещает нам действовать, но воля и согласие всегда в нашей власти. Так, сказал Господь: Не убий. Не лжесвидетельствуй (Втор. 5, 17, 20). [В словах ] относительно деяния и речи нет ни о запрете вины, ни о ее предостережении, если мы воспримем их буквально, а только о деянии [как выражении ] вины. Ибо грех не в убийстве человека и не в том, чтобы возлечь с чужой женой, потому что [эти поступки ] иногда могут совершаться безгрешно. В самом деле, если запрет такого рода — относительно действия — воспринимается буквально, то тот, кто хочет принести лжесвидетельство или даже согласится [на него ] на словах, не станет обвиняемым на основании закона, пока не станет известно, что по некоей причине он о чем-то умалчивает. Ведь не сказано, чтобы мы не желали лжесвидетельствовать либо не желали на словах соглашаться на это, но только чтобы мы действительно так не говорили. Или же: Закон запрещает нам жениться на наших сестрах или вступать с ними в кровосмесительную связь. Однако нет никого, кто мог бы соблюдать этот завет, так как никто не может опознать в точности в той или иной женщине свою сестру. Никто, утверждаю, если бы Он не установил завета не столько на действия, сколько на согласие [на них]. Если же случается, что кто-либо по неведению женится на своей сестре, то разве он — преступник завета, хотя и содеял то, что Закон запретил делать? Не преступник, ответишь ты, так как он не соглашался на нарушение, ибо не ведал, что творил. Так что говорить как о преступнике нужно не о том, кто совершает запретное, но [о том ], кто соглашается на то, что известно как запретное. Запрет, следовательно, нужно понимать не на основании поступка, а на основании согласия [на него ], что очевидно, когда повелевают: не делай того-то или того-то, или, как говорится, не предвкушай сознательно того-то.

11Aurelii Augustini. De doctrina christiana//MPL, 1. 34, col. 71. 12 Aurelii Augustini. In Epistolam Iohannis Parthos Tractatus VII, cap. IV//MPL, t. 35, col. 2932—2933. 13В русском тексте соответственно: «Тот, Который Сына Своего предал .за всех нас» и «Сын Божий . предавший Себя за Меня». 14 См.: Aurelii Augustini, De sermone Domini in Monte, col. 1289;Petri Abaelardi. Dialogus ., col. 1677. И блаженный Августин, тщательно обдумав это [и поняв ], что всякий грех влечется к благости либо к алчности скорее, нежели к [свершению ] поступков, сказал: Никакой закон не предписывает ничего, кроме благодати, и не запрещает ничего, кроме алчности 11. Отсюда и апостол: Все заповеди,— говорит,— заключаются в сем слове: «люби ближнего твоего как самого себя»,— и затем: Любовь есть исполнение закона (Рим. 13, 9—10). Конечно, заслуга не уменьшится, если ты подашь готовую милостыню бедняку, а милосердие побуждает тебя ее раздавать, но пусть будет готова твоя воля на это, когда такой возможности нет и нет сил у тебя [что-либо сделать ], ибо нет условий. Известно, конечно, что есть поступки, которые следует совершать либо вовсе не исполнять в равной мере как добрым, так и дурным людям. И одно [лишь ] намерение различает их. Как напоминает вышеназванный доктор, в том же поступке, в котором нам явлены Бог Отец и Господь Иисус Христос, мы обнаруживаем и [действия ] Иуды-предателя 12. То же самое, [что Богом и Господом Иисусом ], содеяно и этим предателем, как напоминает апостол: Как Отец предал Сына Своего, а Сын предал Сам Себя (Римл. 8, 32; Гал. 12,20) 13, так и Иуда предал своего Учителя. Изменник совершил тот же поступок, что и Бог 14. Но разве он поступил хорошо? Ведь даже если [в конечном счете и ] благо, то при всех обстоятельствах не хорошо, или же: он не должен был [совершать ] то, что было выгодно ему лично. В самом деле, Бог мерит не тем, что люди делают, а тем, с какой душой они могут делать [нечто ]; и не в поступке, а в намерении (intentio) поступающего состоит заслуга или подвиг. Часто, однако, одно и то же совершается по-разному: благодаря праведности одного и неправедности другого. Двое, к примеру, вешают некоего преступника. Один движим ревностью к справедливости, а другой — застарелой вражеской ненавистью, и хотя совершается одно и то же деяние — повешение — и при всех обстоятельствах они совершают то, что сделать — благо, и то, чего требует справедливость, но из-за разницы намерения одно и то же делается разно: одним — со злом, другим — с благом.

15Размышления над историей с Авраамом имели дальние следствия. Достаточно вспомнить «Страх и трепет» С. Кьеркегора, где эта история — ось анализа. Этика как всеобщее представлена С. Кьеркегором как искушение для индивида, который в качестве единичного устанавливает с Богом-Абсолютом абсолютные отношения, то есть выступает как нравственный индивид. Абеляр рассматривает иной парадокс: испытание Авраама представляется как внимательное вслушивание в заповеди для опознания истинной воли Бога, имеющее своим следствием осознанный поступок. Кто, наконец, не знает, что сам дьявол не делает ничего, что не позволил бы ему делать Бог? Ни когда он заслуженно наказывает неправедного, ни когда ему дозволяется унизить какого-либо праведника ради его очищения или же ради того, чтобы тот [показал ] пример терпения? Но хотя он делает то, что Бог позволяет ему делать, подстрекаемый своей подлостью, и хотя воля его всегда неправедна, но могущество его называется благим или даже праведным: могущество он получил от Бога, а воля — его собственная. Что до трудов, то кого из избранных можно отождествить с лицемерами? Кто [как не избранники ] из любви к Богу претерпевают или совершают столько, сколько те — из жажды людской славы? Кто, наконец, не знает, что подчас праведно совершается то, что Бог запрещает делать, как и наоборот: начинают иногда [совершать ] то, что, однако, менее всего следует делать. Так, мы в самом деле знаем, что Он запретил распространять слухи о некоторых чудесах, с помощью которых исцеляются больные ради примера смирения, дабы никто случайно не возжелал бы себе славы от подобного перешептывания. Но тем не менее получившие эту милость не прекращали разглашать о ней из почтения к Тому, Кто это делал и Кто запретил [это ] открывать, о чем написано: Но сколько Он ни запрещал им, они еще более разглашали и т. д. (7, 36). Разве осудишь за преступление таких виновников, которые совершили [его ] и притом сознательно вопреки завету, ими полученному? Кто обвинит их в преступлении, разве что в том, что решались совершить [его ] из почтения к Нему, ибо не совершили ничего из-за презрения Того, Кто повелел [молчать ]. Скажи, умоляю, повелел ли Христос то, чего не нужно было предписывать или же те [люди ] распустили слух о том, относительно чего нужно было сдерживаться? Благом было повелеть то, что не было благом выполнить. Обвинишь ли ты Господа в том, что случилось с Авраамом, коему Он сначала повелел принести в жертву своего сына, а затем Сам остановил предписанное? Разве не во благо Бог повелел совершить то, что не стало бы благим по свершении? А если оно стало бы благим, то почему впоследствии было предотвращено? Если же были одинаково благими и повеление, и предотвращение [жертвоприношения ] — не без разумного же повода Бог позволяет или заставляет делать нечто,— то, как видишь, одно лишь намерение исполнить завет, а не совершение поступка оправдывает перед Богом, так как Он повелевает во благо то, что не является благим при исполнении. В самом деле, у Бога не было намерения и [в действительности ] Он повелевал так поступить не для того, чтобы Авраам принес в жертву сына, но чтобы испытать этим его повиновение, незыблемость его веры либо любви к Нему и поставить нам в пример. Именно это сам Господь затем открыто признал, когда сказал: Теперь я знаю, что боишься ты Бога (Быт. 22, 12) и столь искренне сказал: Я повелел тебе это ради того, чтобы узнать, что ты готов [повиноваться ] и чтобы другие узнали, что я сделал то, что Сам Я знал о тебе до [начала ] времени. Намерение Бога было в [испытании ] поступка, которое было праведным. И столь же праведным был запрет его, касающийся тех вышеназванных [случаев ], которые, как мы упоминали. Он запретил [разглашать ], но не ради того, чтобы соблюдали запрет, а ради того, чтобы даровать нам, немощным, примеры воздержания от тщеславия. Потому [Аврааму ] Бог повелел то, свершение чего не было бы благим, как и, наоборот, [исцеленным ] запретил то, свершение чего было бы благим. И как там намерение оправдывает Его, так и здесь оно оправдывает тех, кто на деле не исполнил завета. Ибо они знали, что Он заповедал не для того, чтобы сдержали заповеданное, а чтобы возвеличить вышеуказанный пример. Таким образом, волею Повелителя они.не презрели того, Чьей воле, как понимали, они не противятся. Если бы мы даже судили более по делам, нежели по намерениям, то учли бы, что иногда нам не только можно действовать против Божьего завета, но действовать основательно и сознательно, не будучи обвиненными в каком-либо грехе 15; и не нужно называть злыми ни волю, ни поступок под предлогом, что завет Бога соблюдается ради деяния, хотя намерение [получившего завет ] волею Повелителя не противоречит установившему сей завет. Так же умысел Повелителя оправдывает Его Самого, повелевшего совершить то, что, однако, совершать следует менее всего; так и стремление к благодати оправдывает того, кому был завет. Чтобы кратко заключить вышесказанное, рассмотрим четыре [компонента греха ], которые нужно различать последовательно и весьма тщательно, а именно: изъян души, толкающий к прегрешению, затем самый грех, который мы усмотрели в согласии на зло, то есть в презрении к Богу, далее волю, направленную на зло, и, наконец, злокозненный поступок. Так же как хотеть — значит не то же, что исполнить волю свою, также и согрешить — не значит совершить преступное деяние. Грех [проистекает ] из согласия души, благодаря которому мы грешим; преступное деяние нужно понимать на основании совершения поступка, то есть когда мы на деле осуществили то, на что прежде дали согласие.