О том, что исповеди иногда можно избежать

41Ambrosii Mediolanensis Expositio Evangelii secundum Lucam, X, 88//MPL, t. 15, col. 1825 B-1826A; этот и другие фрагменты см. также: Petri Abaelardi Sic et Non, col. 1599— 1600. Нужно, однако, знать, что при спасительном руководстве иногда можно избегнуть исповеди,— как то было, мы полагаем, в случае с Петром, слезы которого по поводу отступничества его нам известны. Мы ничего не можем прочесть ни о каком-либо его принятии искупления, ни об исповеди. Именно по поводу отречения Петра и его плача Амвросий говорил в комментарии к Евангелию от Луки: Я не обнаруживаю здесь ничего, что бы он мог сказать, я обнаруживаю лишь, что он стенал; я читаю о его слезах, я не читаю о его искуплении. Слезы смягчают грех, в котором стыдно исповедаться громко, они открывают путь к прощению и стыду. Слезы говорят о грехе без отвращения, с их помощью исповедуются, не оскорбляя стыдливости. Слезы не взывают к прощению, оно ими заслуживается 41 (см. Лк. 22,62). Я открываю причину, почему молчал Петр: чтобы жалоба не стала бы тотчас преградой для его прощения. Но нужно рассмотреть, что же значит эта стыдливость, или благоговение, перед исповедью, отчего Петр удовлетворился стенанием, а не исповедью. Ведь если бы он стыдился исповедаться лишь из-за того, что, признав свой грех, он стал бы смиреннее,— то он был бы гордецом, озабоченным своей славой, а не спасением души. Но если эта стыдливость сдерживалась не столько из-за себя, сколько ради Церкви, то это осуждать нельзя. Он, возможно, предвидел, что, Господь поставит его князем своего народа, и боялся, как бы то его тройственное отречение [если бы оно ] вскоре открылось в исповеди народу, не оскорбило бы тяжко Церковь и не смутило бы ее мучительным стыдом, оттого что Господь поставил над нею мужа столь склонного к отречению от Него и столь малодушного. Если же он избежал исповеди, охраняя свою честь ради Церкви, а не для устыжения своей души, то сделал он это из благоразумия, а не. из гордыни. И страх его проистекал из разумной причины — более из [боязни ] ущерба для Церкви, чем из-за ущерба для собственного доброго имени. Ведь он знал, что Церковь была введена Господом главным образом его попечению, так как Господь сказал ему: Некогда обратившись, утверди братьев твоих в вере (Лк. 22,32). Если же это его мерзкое падение, .изобличенное его собственной исповедью, достигло бы ушей Церкви,— то кто не сказал бы с легкостью: Не хотим, чтобы он царствовал над нами (Лк. 19,14); и не легко ли осудила бы она Божественное решение, которое избрало для укрепления [в вере ] братьев того, кто первый отрекся [от Него ]? Многие могут безгрешно отложить исповедь из-за предусмотрительности такого рода или даже вовсе освободиться [от нее ],— если, разумеется, рассудят, что она может более навредить, чем принести пользу, ибо в этом случае мы не наносим никакого оскорбления Богу — вследствие вины,— потому что никоим образом Его не презираем. Петр отказался исповедаться в своем грехе, поскольку Церковь относительно веры была еще в младенческом возрасте и немощна, прежде чем добродетель Петра попыталась бы его проповедями и чудесами. Позднее, когда он укрепился в добродетели, Петр сам мог исповедаться в падении [своем ], не [вызывая ] отчаянием [своим ] из-за грехов возмущения Церкви, как о том оставлено в Писании евангелистами. Возможно, найдутся такие, кому кажется, что Петр, бывший главой всех людей и не имевший никого стоящего над собой, кому была бы вверена его душа, вовсе не считал необходимым кому бы то ни было исповедоваться в своем грехе так, будто покаяние должно было быть наложено на него неким человеком и он был бы обязан повиноваться завету его как настоятелям своим. Но если он не должен был исповедоваться ради того, чтобы на него наложили эпитимью, то он мог, по крайней мере, сделать это через слово молитвы; о том и шла речь, когда говорилось: Признавайтесь друг перед другом в проступках,— и добавлялось: И молитесь друг за друга, чтоб исцелиться. Ничто не мешает пастырям избирать для исповеди или для покаяния людей (subiectus), чтобы после свершения сих таинств это стало столь же приятнее Богу, сколь смиреннее это ими делается. Кто же запрещает кому бы то ни было избирать среди стольких людей более благочестивую персону или более знающую, дабы тот, по воле кого эта персона совершила бы свое покаяние, более всего поддержал бы ее своими молитвами? Отсюда к сентенции: И молитесь друг за друга, чтоб исцелиться — тотчас добавляется следующая: Много может усиленная молитва праведного. Ведь, действительно: как существуют неумелые врачеватели, которым бесполезно или даже опасно доверять больных, так и среди церковных пастырей находятся много таких неблагочестивых, безрассудных, а сверх того и легкомысленных, кто раскрывают [миру ] прегрешения исповедующихся,— так что, кажется, исповедоваться им не только бесполезно, но и вредно. Ведь они хлопочут не о том, чтобы молиться, да и в. молитвах своих не заслуживают того, чтобы быть услышанными. И так как они не знают канонического права, то не знают при наложении эпитимьи и как ее взвесить. Часто в таких [случаях ] они обещают кающимся ложную безопасность и успокаивают их тщетной надеждой,— по слову Истины: Слепые — поводыри слепых (Мф. 15,14),— и еще: Если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму (там же). Необдуманно обнародуя [открытое ] на исповеди, они подстрекают кающихся к возмущению, и те, кто должен был бы исцелять от' грехов, наносят раны новых прегрешений, отталкивая внимающих [им ] по обычаю исповеди. Иногда даже, открывая в гневе или по легкомыслию [доверенные им] грехи, они тяжко оскорбляют Церковь и подвергают жестокой опасности тех, кого исповедовали. Поэтому не нужно порицать [кающихся ] решивших бежать от своих пастырей и избрать для таких [дел ] других, которых они полагают более достойными для этого; напротив, скорее нужно одобрить их, чтобы они обратились к более искусному целителю. Тем не менее, если они, делая это, могут добиться согласия своих пастырей направить их к другим [исповедникам], то их поведение более подобающе, если они смиренно осуществляют его в послушании. Но если , пастыри в гордыне [своей] откажут им в этом, посчитав себя как бы униженными, если [вместо них ] требуются лучшие врачеватели, то больной, однако, в заботе о своем спасении (ибо он верит в лучшее снадобье) требует и большего попечения и повинуется лучшему совету. Ведь никто не должен следовать за поводырем, предоставленным ему кем-либо, в яму, если окажется, что тот слеп; и лучше избрать поводыря зрячего, чтобы достигнуть того, к чему стремишься, нежели упрямо следовать в пропасть за тем, чьему попечению предал себя напрасно. Или: тот, кто вверил его попечениям такого поводыря, который должен был бы указывать путь, сделал это сознательно, по злобе,— или невинно, по неведению? Если по злобе, то [от него] нужно было защищаться; если по неведению, то никоим образом речь не идет о том, чтобы действовать против своей воли, раз мы не следуем опасному пути, который [поводырь ] сам нам показал, чтобы [по нему ] вести. Полезно, однако, прежде всего нам посоветоваться с теми, о ком известно, что им вверены наши души; и, лишь поняв их совет, можно искать снадобье более спасительное, если надеемся не пренебрегать им, так как прежде всего мы полагаем, что [пастыри ] игнорируют закон и не только ничего не делают, не исцеляют, но и не знают того, чем больны [люди]; они, следовательно, худшие из тех, кого нужно иметь [в качестве целителя ], о ком Истина глаголет: На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи; итак, все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте (Мф. 23, 2-3),— как если бы Она провозгласила: таковые [люди ] соблюдают букву Закона, деяния же их, поскольку они действуют, дурны, и потому нужно их с презрением отвергнуть, но слова Бога, которые они произносят с престола Моисеева, то есть в силу непреложности Закона, нужно принять; так что нам одновременно надлежит отбросить их деяния, принадлежащие им одним, и сохранить слова, принадлежащие Богу.