В Северо-Восточной Руси еще в XII в. в ряде районов определился высокий уровень полевого пашенного земледелия. К таким районам в первую очередь должно быть отнесено Владимиро-Суздальское ополье по р. Клязьме, с его равнинной, сравнительно мало лесистой местностью и плодородной почвой. В XII–XIII вв. Владимиро-Суздальское ополье было житницей Северо-Восточной Руси. Самостоятельное важное значение как районы полевого пашенного земледелия имели и Юрьево Поле, Углече Поле, Мелехово Поле. Сами эти названия указывают на безлесный, открытый характер местности, в которой расположены перечисленные поселения. Это были центры крупных районов, в которых успешно развивалось сельское хозяйство. Ростов и Суздаль – богатые древнерусские города Северо-Восточной Руси, а также Владимир и Переяславль, возникшие несколько позднее их, своим ростом и значением обязаны плодородным опольям, в центре которых они были расположены.

Оценивая общую картину состояния сельского хозяйства в начале XIII в., можно говорить, что оно, как и все народное хозяйство в это время, было в полосе расцвета. Полевое пашенное земледелие успешно развивалось и в отдельных (крупных) районах вытесняло подсеку; совершенствуясь, оно принимало форму паровой системы, а в других областях и районах было на пути к этому. Нашествие монголо-татар обескровило Северо-Восточную Русь, ослабило народное хозяйство. Отмеченные здесь достижения в области сельского хозяйства к концу XII – началу XIII в. теперь утратили свое значение. Многое приходилось восстанавливать или заводить заново.

Непосредственного вторжения татар избегли лишь Новгородская земля (исключая ее западные районы) да северные окраины Ростово-Суздальской земли.

Татарский погром все же не мог подорвать прочных основ сельскохозяйственного производства на Руси. Оно вскоре восстанавливается и продолжает в дальнейшем развиваться, так же как ремесла и торговля этого периода. Рост политического и экономического могущества великого княжества Владимирского и выдвинувшихся во второй половине XIII в. и в первые десятилетия XIV в. молодых самостоятельных княжеств Тверского, Московского, Костромского, а позднее Суздальско-Нижегородского и других свидетельствовал о постепенном восстановлении и дальнейшем развитии всего народного хозяйства. О полевом пашенном земледелии как основе сельского хозяйства и рассказывают нам счастливо сохранившиеся документы XIV – начала XV в. северных и северо-восточных районов Новгородской земли. Полевая пашенная земля в документах этого времени выступает чаще под названием «страдомой», «орамой земли», «нивы», «ораницы». Тексты таких документов заботливо перечисляют все составные части полей и по-своему раскрывают и размеры этой орамой пашенной земли. Сообщая о «полях», по-видимому крупных «участках» земли, документы говорят и о разработанных и эксплуатируемых в качестве полевой пашенной земли «лоскутах», «полосках», «гонах» земли. На «Заецком поли полполца орамой земли, – читаем мы в купчей, – . и в другом месте полполца орамици .; и на низу на Лужи половина орамици и бережного лоскута половина орамици .; и возли Кочком озера – половина орамици».

Тщательное перечисление этих мелких пашенных полей говорит о внимании к полевой запашке, о том, какое большое значение придавали пашенной полевой земле на севере. Поля берегли, старательно, несмотря на большие трудности, обрабатывали их, расширяли запашку, следили, чтобы поля расширялись, а не зарастали. Для нас несомненно, что и на севере, где занятие земледелием было особенно сложным, оно все же было, пусть в небольшом размере, необходимой составной частью хозяйства каждого поселенца.

Об этом свидетельствует весь комплекс сохранившихся новгородских документов конца XIV–XV в. В них четко выступает рядовое и типичное для севера хозяйство этого времени: «двор и дворище», «орамые земли с притеребы», «репища и пожни с притеребы», и «тони» и всякие «ловища».

Суровый климат, заболоченность, малоплодородная, зачастую каменистая почва делали здесь, на севере, особенно трудной разработку лесных участков под полевую пашню. Наряду с полевой пашней документы указывают и на подсеки – «притеребы», лесные участки, разрабатывавшиеся для временного использования под посев зерновых хлебов; сочетание полевой пашни с подсекой прямо свидетельствуется рядом документов севера и северо-востока Новгородской земли.

Есть все основания для того, чтобы оценивать изучаемый период, а именно XIV столетие, как время важных перемен в сельском хозяйстве. Такая перестройка могла внести и, как мы увидим дальше, действительно внесла ряд новых важных черт в жизненный уклад сельского населения земель-княжеств Северо-Восточной и Северо-Западной Руси. Немногочисленные дошедшие до нас документы XIV – начала XV в. бедны прямыми свидетельствами о земледелии, о сельскохозяйственном производстве. Но в них много сведений о деревне, о новом сельском поселении, впервые появившемся только в изучаемое время. Раскрывая новые стороны бытовой и трудовой жизни сельского населения, они могут существенно помочь в уяснении того нового, что появилось не только в быту, но и в земледелии, в организации сельского хозяйства. Материалы о сельских поселениях – о деревне в первую очередь и о пустошах, упоминающихся рядом с деревней, заслуживают того, чтобы специально и серьезно заняться ими.

Первые ранние упоминания деревни в дошедших до нас письменных памятниках мы встречаем в духовной московского великого князя Ивана Калиты, датируемой «около 1339 года» (или осенью 1327 г.). В этом документе написано, что Иван Калита в числе других земельных владений оставляет своему старшему сыну Семену «деревни Маковець, Левичин, Скулнев, Канев, Гжелю, Горетову, Горки, село Астафьевское, село Орининьское».

Со второй половины XIV в. указания на деревню становятся более частыми. В отношении же XV в. можно сказать, что деревня сделалась уже типичным и самым распространенным сельским поселением в Северо-Восточной Руси. Таким основным типом сельского поселения она оставалась на протяжении всей истории Русского государства феодального периода.

Из других наименований сельских поселений более широкое хождение имело слово «село». Им-то преимущественно и обозначались наши сельские поселения в XII–XIV вв. Село выступает: и как поселок из одних земледельцев; и как поселок – усадьба крупного землевладельца, со всем ее населением, состоящим из семей землевладельцев, его слуг и холопов; и, наконец, как поселение, объединяющее и дома-хозяйства землевладельцев и усадьбы их с жилищем и хозяйственными постройками землевладельца и с жилищами его слуг. «Село» употреблялось и в смысле освоенного обжитого участка земли. В таком смысле в словосочетании «село земли» оно встречается и в XIV–XV вв. в письменных памятниках Северо-Восточной и Северо-Западной Руси, и особенно в северных областях Новгородской земли. Следует полностью согласиться с высказыванием авторов очерка «Поселения древней Руси», что понятия, обозначаемые терминами «погост», «село», «селище» (и мы прибавим еще «весь») «не имели в XI–XIII вв. вполне определившегося содержания». С таким сложным обликом и многообразным населением осталось село в Южной и Юго-Западной Руси и на последующие века. В Северо-Восточной и Северо-Западной Руси, в условиях лесной полосы при массе трудно осваиваемых заболоченных лесов, с невысоким плодородием почвы и суровым климатом земледелец севера вынужден был по-иному, чем житель южных черноземных степей и лесостепной полосы, организовывать и вести свое хозяйство и строить свой быт. В этих особых условиях северной лесной полосы и появилась деревня, оттеснившая в Северо-Восточной и Северо-Западной Руси село на второй план.