После того как Еропкин уточнил стратегию формирования города в конкретной системе, развитие, обогащение и уточнение этой системы продолжалось. Пространственный каркас обрастал архи­тектурной плотью. Существеннейшими составляющими этого развития были постепенное уточнение очертаний системы площадей, охватившей с трех сторон Адмиралтейство, и освоение восточной оконечности Васильевского острова.

Любопытно сравнить систему площадей центра Петербурга в ее завершенной форме с площадями западноевропейских городов. Оче­видно, что ни ее построение - цепью взаимосвязанных пространств, обтекающих объемы-“островки”, - ни ее просторность, подчеркну­тая широкими раскрытиями к Неве, ни, наконец, ее асимметрия не

имеют аналогий в композициях международного классицизма и ба­рокко. Лишь в ансамбле Лувр - Тюильри - площадь Согласия в Па­риже можно найти некоторые отдаленные параллели с открытостью перспектив и пространственным размахом северной столицы. С дру­гой стороны, несомненна аналогия в топологическом характере по­строения анфилады площадей Петербурга с Красной площадью Москвы - та же протяженность основного пространства, предопре­деленная образованием из “полых мест” (гласиса) перед фронтом укреплений, то же сочетание периметральной обстройки и стоящих “островом” главных объемов, та же асимметрия целого при симме­тричности отдельных частей.

Ансамбль стрелки Васильевского острова, в начале XIX в. соз­данный Ж. Тома де Гомоном, завершил реализацию идеи триединого центра Петербурга, связав панорамы невских берегов. В пестумской дорике здания Биржи очевидны отголоски неогреческих увлечений, распространившихся в Европе, и архитектурных фанта­зий времени французской буржуазной революции. Однако можно увидеть и другое - ансамбль, смело обращенный навстречу громад­ному пространству Невы, напоминает “перси” древнерусских горо­дов, так же решительно выступающие вперед на слиянии рек, так же принимающие на себя речные дали (вспомним кремль Пскова). Попытки застроить стрелку, пренебрегая этой аналогией, заканчива­лись полной неудачей. Томон нашел решение, единственно верное в данной ситуации, несущее в себе аналогию, которой продолжено двуединство художественной традиции Петербурга.

Создание городского ансамбля Петербурга стало кульминацией века перемен в архитектуре России, его вершиной. Уникальной его особенностью была открытость системы, заложенной Петром I, к развитию и совершенствованию. Город более тридцати лет не имел жестко зафиксированного генерального плана. Однако с самого па-чала его развитие направлялось художественной идеей, образом молодой столицы обновленного государства, дерзко выставленной на его край, открытой всем ветрам, открытой ко всей обширности мира.

Образ этот, вызревавший поначалу в воображении Петра I, во­шел в массовое сознание его времени, стал реальностью культуры, получив собственную жизнь. Он направлял не только рост городских структур, но и стилеобразование тех конкретных форм, в которые воплощалась архитектура города. На его основе в 1710-1750-е гг. развертывались ключевые явления развития русского барокко, а в последующем - переход от него к классицизму и развитию русского классицизма.

Поэтому трудно говорить о росте Петербурга, расчленяя его про­цесс в соответствии с хронологическими границами периодов исто­рии архитектуры, если главной темой являются традиции русского зодчества. Потенциал “генетического кода”, заложенного в дина­мику градообразования северной столицы Петром I, сохранял свое значение до 40-х годов XIX столетия. Вместе с тем возник и целый ряд явлений, ключевых для “века перемен” в русской архитектуре. Важный урок для будущего заключал в себе самый процесс разви­тия Петербурга, его непрерывность.

В постепенном развитии города богатство и сложность его об­лика накапливались благодаря тому, что новое дополняло и разви­вало, а не отменяло старое, и благодаря тому, что построенное не пе­рекрывало путей к еще не определившимся целям и далям. Национальная традиция, лежавшая в первооснове формирования го­рода, была не стерта, но ассимилирована новой традицией, связан­ной с общеевропейской культурой своего времени. Их синтез стал фундаментом своеобразия города, его особого места в городской культуре вообще. Возникли необычные версии барокко, а затем и классицизма, выходящие далеко за пределы общераспространенных стереотипов этих международных стилей.

Петербург полнее всего отразил значение петровских реформ для русской культуры. Оно далеко превосходит самые смелые кон­кретные цели, выдвигавшиеся по мере развития преобразований. Проникновенно писал об этом Ф. М. Достоевский: “В самом деле, что такое для нас Петровская реформа, и не в будущем только, а в том, что уже явилось воочию? Что означала для нас эта реформа? Ведь не была же она только для нас усвоением европейских костю­мов, обычаев, изобретений и европейской науки . Да, очень может быть, что Петр первоначально только в этом смысле и начал произ­водить ее, то есть в смысле ближайше-утилитарном, но впоследст­вии, в дальнейшем развитии им своей идеи, Петр несомненно пови­новался некоему затаенному чутью, которое влекло его, в его деле, к целям будущим, несравненно огромнейшим, чем один только бли­жайший утилитаризм. Так точно и русский народ не из одного только утилитаризма принял реформу . Ведь мы разом устреми­лись тогда к самому жизненному воссоединению, к единению всече­ловеческому' Мы не враждебно (как, казалось, должно бы было слу­читься), а дружественно, с полной любовью приняли в душу нашу гении чужих наций . и тем уже высказали готовность и наклон­ность нашу . ко всеобщему общечеловеческому воссоединению . Да, назначение русского человека есть бесспорно всечеловеческое и всемирное. Стать настоящим русским . может быть и значит только . стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите”.

“ПЕТРОВСКОЕ БАРОККО”. Русское градостроительство уже в XVI в. использовало приемы регулярной планировки для крупных элементов городской структуры, при строительстве Петербурга принцип регулярности был впервые обращен на формирование ткани города. Внутри системы, сохранявшей живописность общего построения, связанную с ландшафтом, застройка выстраивалась в сплошные, жестко выравненные фронты. Уже само по себе это каза­лось требующим правильных очертаний объемов и четких плоско­стей, простого, ясного ритма повторения или чередования зданий в ряду и столь же ясной ритмической организации из фасадов (при постановке домов “в линию” не объем, а плоскость фасада несла основную художественно-образную информацию). Предписанная сверху регулярность отражала дух неукоснительной регламентации, который придал российскому абсолютизму Петр I. Вместе с тем в ней воплотился дух наивно-прямолинейного рационализма новой светской культуры.

Возник практический вопрос: как внедрить новые принципы в массовое строительство, которое велось “по обычаю) “по образцу” (а извечным образцом служил избяной сруб)? Решение найдено в том, чтобы заменить традиционный образец проектом-образцом, гравированным и размноженным. Метод этот Петр испытал еще в Москве (“образцовые” дома для погоревшего села Покровского, 1701). Так облегчалось реальное внедрение нового в рядовую ткань города, а вместе с тем обеспечивалась унификация величины домов и их формальных характеристик.