«Феноменом Ельцина» чаще всего называют последовательность социально-психологических явлений, возникших впервые в 1989-1991 годы, когда в ходе целенаправленной популяризации этого общественного деятеля (здесь действует механизм, идентичный тому, что и в избирательных технологиях), каждая акция, направленная на опорочивание его социальной роли, вызывала в массовом сознании обратный эффект: популярность только возрастала.

Началом проявления этого феномена стало памятное многим выступление Ельцина против Горбачева, за которым последовало его снятие с поста первого секретаря МГК КПСС, исключение из Политбюро, предание политическому остракизму. По нормам и правилам, существовавшим на тот момент, это был поступок политического самоубийства, поскольку Ельцин не только отстранялся от реального влияния на принятие любых властных решений, но и лишался поддержки СМИ, то есть не имел возможности всенародно объяснить свою позицию. С точки зрения западного человека – поступок, не укладывающийся в рамки социальной роли общественного деятеля, продиктованный чисто личностными качествами будущего российского президента.

Но россияне в поступках любой общественно значимой фигуры стремятся рассмотреть не функцию, не социальную роль, а именно личность; именно по этой причине нелогичный с точки зрения интересов политика поступок Ельцина стал началом взлета его необыкновенной популярности.

Последующие акции, в силу разных причин получившие огласку, и как следствие – живой отклик в массовом политическом сознании, - выдержаны в таком же ключе. Следует упомянуть об известной публикации в итальянской газете «Реппублика», воспроизведенной многими нашими СМИ и рассказывающей о поездке Ельцина в США, в ходе которой он сам и сопровождающие его лица неумеренно употребляли алкоголь, так что и на официальных встречах будущий президент выглядел нетрезво. После этого было знаменитое нападение на него и падение с моста в тот момент, как об этом намекалось в прессе, когда он спешил на свидание с женщиной; одним словом, после ряда таких акций в общественном мнении утверждался имидж не только человека решительного, гонимого официальной властью, но еще и бабника, и выпивохи. С точки зрения западного избирателя, такой человек совершенно непригоден к государственной деятельности; однако, российский избиратель отреагировал неадекватно, обеспечив Ельцину оглушительный успех на выборах Съезда народных депутатов.

Своего апофеоза «феномен Ельцина» достиг в первой половине 1996 г. Имея колоссально низкий рейтинг в январе (5-6 процентов по всем социологическим опросам) Ельцин сумел победить в президентской гонке благодаря рассчитанному с ювелирной точностью призыву, пронизывающему всю его агитационно-пропагандистскую кампанию и выражающуюся в слогане «Голосуйте сердцем!»

Фигура Ельцина воспринималась на эмоциональном, а не рациональном фоне, чем же она подкупала массового избирателя, в чем была привлекательность харизмы кандидата? Прежде всего в том, что он воспринимался как «наш мужик», плоть от плоти нашего бывшего советского образа жизни, и даже его недостатки были нашими, самыми распространенными национальными болячками. Российский человек не дурак выпить, в том числе на работе – так велик ли грех, если президент по такому поводу проспит в самолете дипломатический визит? Российский национальный характер склонен снисходительно относится к безобразиям, совершаемым подвыпившим человеком – ну и что с того, что президент в таком состоянии подирижировал германским оркестром во время другого дипломатического визита?

В целом анализируя процессы первой демократической волны 85-93 годов, можно выделить не только «феномен Ельцина», но и с равным правом можно говорить о «феномене Жириновского», который особенно ярко проявился в ходе выборов в Госдуму в 1994 г. Одной из характерных особенностей того времени является доминирование на политической сцене деятелей, имеющих весьма неопределенные представления о конкретных путях реформ, но располагающих имиджем, в которых качества социальной функции уступали чисто личностным. По-иному говоря, за Хакамаду голосовали не потому, что она была представителем «среднего класса» (как такового, его еще не было), а потому, что она казалась прелестью, умницей и т.д. Это обстоятельство предопределило харизматический характер всей нашей якобы многопартийной системы, поскольку оно вытекает из разного понимания демократического представительства в России и на Западе.

Общество, глубоко индивидуализированное, все свои демократические институты выстраивает, имея в виду своим конечным результатом защиту интересов личности; это, в сущности, многочисленные инструменты, с помощью которых индивид выражает свой интерес, гармонизирует его с интересами других индивидов, охраняет и отстаивает его в этом взаимодействии. Вся система в этом случае представляет из себя некое многоэтажное здание, в качестве этажей которого выступают классовые или корпоративные интересы, в качестве несущих конструкций – общественные объединения, политические партии, наконец, государственные органы, - но все здание держится на фундаменте, в основании которого лежит масса крепких булыжников – интересов индивидов. Естественно, что такая конструкция может быть только жестко рациональной и прагматичной, и она немыслима, если в ней индивид не желает или не умеет отстаивать свою индивидуальность.

И вот по западным технологиям и чертежам нечто подобное принялись отстраивать на российской почве. Но в обществе, где традиционно превалирует дух общинности, функцию выражения и отстаивания своего интереса личность переадресует общине, то есть у россиян нет понятия о социальной роли, как это принято в западной традиции, у нас эту функцию выполняет община. Как следствие, наши выборы, на каком уровне и по какому поводу они ни происходят, неизбежно напоминают мирской сход в сельской общине, где избирают старосту. Поскольку каждый член общины своего социального интереса не знает, то выбор неизбежно происходит по личностным качествам: чтобы человек был боевой, искренний, честный, открытый, а самое главное – плоть от плоти нашенский, «свой парень». В этом коренное отличие взаимоотношений между избирателями и кандидатами во власть у нас и на Западе: западный избиратель своему кандидату поручает сделать все строго по пунктам, то-то и то-то; российский избиратель доверяет своему кандидату быть властью, потому что человек он хороший, целиком наш и нас не забудет. А раз речь идет о доверии, о вере в человека, то главными оказываются как раз иррациональные доводы – вот главная особенность социальной психологии нашего электората.

6.

Опыт воссоздания (или внедрения?) в России демократических институтов, основанных на западноевропейской системе ценностей, показал что проблема разного характера народного представительства у нас и на Западе, зачастую выглядит непреодолимой. В силу российского национального менталитета власть у нас на всех этажах строго персонифицирована, и требования к тем, кто эту власть олицетворяет, принципиально иные, чем на Западе. Эту особенность нельзя относить только к наследию советского периода: авторитарную природу власти в России отмечали известные историки прошлого, причем, природа эта с особенной силой проявляется в пореформенные периоды. Известный историк Х1Х столетия, Н. И. Костомаров, анализируя эпоху Петра 1, делает вывод, что «свободный республиканский строй никуда не годится в то время, когда нужно изменять судьбу страны и дух ее народа, вырывать с корнем вон старое и насаждать новое. Понятно, что привыкнув к старому порядку вещей, участники правления не расстанутся с тем, что считают добрым и выгодным»5.